"Самоделкины, Шпунтики и Винтики".

Современный мир настолько сложен, что каждому приходится думать, насколько истинным является то, что он читает и видит. В том числе это касается и науки.

Честные самокритики: кто такие настоящие учёные.

Признак настоящего учёного — честность и критичность по отношению к тому, что он делает. Да, он должен верить в то, что наука, которой он занимается, — это самое интересное на свете, иначе зачем ей посвящать свою жизнь. Но в то же время он обязан искать дыры и пробелы в собственных заключениях.

Наверное, самый замечательный пример в этом смысле — Чарльз Дарвин. Его книга «Происхождение видов» построена как диалог, полемика с самим собой. Предлагая некую модель видообразования — механизм естественного отбора, он выдвигает возражения, которыми можно было бы оспорить его теорию. Более того, Дарвин признаёт, что убедительного ответа на некоторые из них у него нет. И это понятно: дело происходит в XIX веке, когда генетики ещё не существует, а механизм передачи наследственности не описан даже в зародыше. Но главное, что Дарвин честен.

В этом основное отличие шарлатанов от настоящих учёных — первые лишены и честности, и самокритичности.

Жулики и психи: кто такие лжеучёные.

Шарлатаны в науке делятся на психов и жуликов. И это не обязательно взаимоисключающие категории.

Психи.

Псих искренне верит в то, что он делает и говорит. При этом он может быть абсолютно состоявшимся специалистом в какой‑то области. Но это не означает того, что он однажды не свихнётся.

Классический пример — Анатолий Тимофеевич Фоменко, который был неплохим математиком, но, выйдя за пределы своих компетенций, съехал на почве истории. Он создал псевдонаучную теорию «Новая хронология», согласно которой история человечества началась всего 1000 лет назад, а древние цивилизации, античные и раннесредневековые государства — это не что иное, как «фантомные отражения» гораздо более поздних культур.

Так, Фоменко считает, что древние египтяне — это средневековые европейцы, а Иисус Христос — царь славян, основавший правящую династию на Руси.

Ещё один вирусолог, Питер Дьюсберг, долгое время был уважаемым среди коллег. Он был избран членом Национальной академии наук США и считался одним из вероятных кандидатов на Нобелевскую премию. Однако в 1980‑х, когда в Америке началась эпидемия СПИДа, он выпустил заявление, что эта болезнь возникает от безнравственности, а ВИЧ тут ни при чём.

Из‑за этого Национальная академия наук США, которой принадлежит очень престижный научный журнал, изменила правила публикации статей. До этого академики могли публиковать их без рецензий, потому что считалось: если человек настолько состоялся, то вряд ли может сделать что‑то неразумное. Теперь статьи академиков тоже должны рецензироваться.

Жулики.

Вторая категория научных шарлатанов — жулики. Они могут не верить в то, что делают, и осознавать всю бредовость собственных заключений, но это не мешает им извлекать выгоду — финансовую или административную.

Классический пример жулика‑лжеучёного — Трофим Денисович Лысенко. Он внушил руководству Советского Союза представление о том, что менделевская генетика — буржуазная наука. Взамен ей он предложил свою теорию стадийного развития, которая отрицала хромосомную теорию наследственности, и обещал в разы поднять урожаи.

За свои «передовые» идеи Лысенко был назначен директором Всесоюзного селекционно‑генетического института и удостоен Сталинских премий. Всё это дало ему большую власть. Начались гонения на советских генетиков, в ходе которых многие из них потеряли работу, а некоторые — и жизнь. Так, выдающийся учёный Николай Иванович Вавилов, предвосхитивший аграрную революцию, скончался в тюрьме от голода.

Это самый известный пример, но рядом были и другие. Скажем, Ольга Лепешинская, которая писала, что клетки растения самозарождаются из «живого неклеточного вещества».

После этого советской генетике так и не удалось оправиться. Прошло уже больше 50 лет, но мы до сих пор чувствуем отсталость в этой сфере. Самое смешное: некоторые до сих пор издают пролысенковские книжки.

Как вычислить шарлатана.

Многое сказать о человеке может стиль изложения его мысли и аргументация. Есть несколько примеров того, каким людям доверять не стоит.

1. Шарлатан пытается подорвать основы.

Уже накоплена такая масса неопровержимого знания, что она не может быть фундаментально перестроена. Подорвать основы сейчас вряд ли получится. Поэтому, если вы услышите, что некто говорит: «У вас неправильные фундаментальные положения», знайте: перед вами жулик или псих.

Так, например, лжеучёный Юрий Рыбников пытался оспорить таблицу Менделеева. Взамен он предложил «периодическую систему электроатомов русов».

Также он называл математику в корне неправильной и предлагал вернуться к счёту, который был на Руси: ноль, целковый, полушка, четвертушка и так далее.

2. Шарлатан обещает быстрые глобальные выгоды.

Например, вылечить все болезни. Если мы говорим про фундаментальные науки, а не про технологии, обещание быстрого и глобального результата должно насторожить.

Здесь можно вспомнить Петрика. Он изобрёл фильтр для воды, который якобы должен был очищать воду из водоёмов до состояния питьевой. Петрик чуть не получил многомиллиардный грант на то, чтобы оснастить этими фильтрами всю Россию; к сожалению, некоторые академики его поддерживали. Впоследствии оказалось, что эти фильтры непригодны для использования. Понадобилось изрядное мужество других учёных, чтобы эту аферу остановить.

3. Шарлатан пугает страшилками.

От такого человека вы можете услышать: «Если вы продолжите есть ГМО, то у вас вырастут рога», «Если вы будете ставить вакцины, то умрёте». Это обратная сторона обещания выгод.

Этим прославился, например, Люк Монтанье. В своё время он получил Нобелевскую премию за открытие вируса иммунодефицита человека. Но потом свихнулся и во время эпидемии коронавируса начал выпускать заявления о том, что вакцинация — «неприемлемая ошибка», и призывал людей отказаться от неё.

В таких вопросах очень важна аргументация.

Например, у проблемы генно‑модифицированных организмов есть вполне содержательная сторона. Ведь любая технология действительно может быть случайным образом использована во вред.

Люди, которые пишут про эколого‑экономические последствия — например, вымывание традиционных сортов, — могут быть правы или неправы. Но они используют внятные аргументы, которые впоследствии можно оспаривать. А вот те, кто говорит, что у вас из‑за ГМО будет рак, — распространяют бред.

4. Шарлатан подкрепляется поддержкой власть имущих.

Настоящий учёный никогда не скажет: «Я прав, потому что докладывал президенту». Он может гордиться тем, что к нему прислушиваются, но ни за что не будет использовать этот факт в качестве аргумента. Если же человек в своих доказательствах ссылается на близость к людям, принимающим решения, то, скорее всего, он шарлатан.

5. Шарлатан верит в заговоры.

Если человек считает, что существует заговор монополий, учёных, правительств, Запада, то, скорее всего, он тоже не в себе. Например, журналист Юлия Латынина (признана Минюстом иноагентом) говорит, что вся наука по изменению климата — это заговор учёных, купленных правительствами. Конечно, она не учёный, поэтому, строго говоря, её нельзя назвать шарлатаном, но тем не менее она повторяет лженаучные утверждения.

На что ещё обратить внимание

Следующие шаги — более энергозатратные. Но если у вас есть достаточно времени, то вы также можете их проделать.

1. Изучить продукцию учёного.

Продукция учёного — научные статьи и доклады на конференциях. Если у человека нет публикаций в той области, которой он занимается, этот признак должен насторожить.

Но и тут не всё так просто: к сожалению, есть много научных журналов, которые публикуют всё, что угодно, в том числе — откровенный бред. В этом смысле наличие публикаций — важный, хоть и формальный критерий, с которым нужно работать очень аккуратно.

Например, у Петра Петровича Гаряева, который в своё время судился со мной из‑за оскорбления чести и достоинства, была теория «волнового генома». Согласно ей, информация содержится в молекулах ДНК в виде волны, поэтому любой звук якобы влияет на геном человека. Ещё у него была идея, что ребёнок может нести наследственную информацию не только от отца, но и от мужчины, который был половым партнёром его матери в прошлом.

У Петра Петровича были публикации в научных журналах — причём не только в откровенно странных, но и в тех, что в какой‑то степени считаются уважаемыми.

Поэтому здесь я бы предложил руководствоваться таким принципом: если человек хотя бы раз в жизни опубликовался в журнале для сумасшедших, это вызывает большие подозрения. Нормальный учёный никогда не пойдёт в такой журнал, потому что это означает для него репутационный ущерб.

Как проверить журнал:

- Посмотреть на состав редакционной коллегии. Если там есть люди, репутация которых хороша или безукоризненна, — это хороший знак.
- Узнать, есть ли в журнале рецензирование. В очень хороших журналах статью рецензируют 3–4 человека, в более простых — 1–2. Рецензенты — это профессионалы, которые обращают внимание на содержательные недостатки статьи. А если вы видите фразу: «Присылайте статью вместе с рецензией» или «Журнал не рецензирует статьи», то это очень плохой знак.
- Уточнить время публикации. Если учёному обещают публикацию статьи через три дня после того, как он её отправил, — это несерьёзный журнал. Даже в самых быстрых условиях этот процесс занимает хотя бы три недели: ведь нужно найти рецензентов, дать им время на оценку статьи, а затем принять редакционное решение.
- Прочитать другие статьи. Если вы найдёте уже опубликованные бредовые материалы, все остальные тоже должны оказаться под вопросом.

Однако, даже если журнал по всем этим признакам кажется нормальным, не факт, что публикация в нём будет абсолютно кошерной. Поэтому переходим ко второму пункту.

2. Узнать о репутации учёного среди коллег.

Хотя научное сообщество довольно толерантно относится к новым идеям, оно хорошо чувствует грань между нетривиальной теорией и откровенным бредом. Учёные хорошо знают, кому среди коллег можно верить, а кому — нет. Может ли быть такое, что они подвергнут остракизму гения, чьи идеи были ими просто не поняты? Вряд ли.

Обыденное представление о науке в большой степени сформировано чудесными рассказами о романтическом прошлом, в которых есть одинокие непризнанные гении, понятые лишь по прошествии десятилетий.

Эти истории люди часто переносят в нынешнюю действительность. Но сейчас наука — это массовая деятельность. Её создают уже не единицы, а тысячи. Если раньше кто‑то предлагал безумную теорию и 5 человек не принимали её, то была вероятность, что они ошибаются. Но сейчас эту теорию будут оценивать не 5, а 50 000 человек. И если они посчитают, что их коллегу занесло, то с большой вероятностью всё-таки занесло.

Сейчас в науке уже накоплена такая масса неопровержимого знания, что вряд ли может появиться непризнанный одиночка, отвергнутый научным сообществом.

Тем не менее именно эту легенду зачастую строят вокруг себя шарлатаны.

Разумеется, не может быть «репутационных рейтингов», которые раз в год публиковались бы Академией наук. Поэтому, чтобы узнать, какой репутацией обладает конкретный человек, нужно поговорить с его коллегами. У любого профессионала есть набор учёных в разных областях, мнению которых он доверяет. Можно обратиться к нему и спросить: «А что вы думаете про…» Для этого также важно, чтобы знающие люди не отмалчивались.

Я, например, давно занимаюсь «Диссернетом» — платформой, на которой мы вместе с другими экспертами разоблачаем мошенников в науке. В рамках этого проекта мы пишем заявления о лишении учёных степеней, предлагаем отзывать статьи из научных журналов, публикуем сведения о кандидатах в Российскую Академию наук, выпускаем статьи с разоблачениями.

Этот проект был придуман не для того, чтобы лишить кого‑то степени, а для того, чтобы перезапустить репутационные механизмы, сделать их более открытыми.

Все эти признаки в совокупности помогут отличить учёного от лжеучёного. Но, знаете, всё моё длинное высказывание можно заменить одним предложением: перечитайте Стругацких «Понедельник начинается в субботу» — главы про Амвросия Амбруазовича Выбегалло. Это сатира 60‑х годов, которая до сих пор остаётся абсолютно актуальной."(с)

Источник: https://lifehacker.ru/kak-otlichit-nastoyashhix-uchyonyx/

Во время Гражданской Войны в США, новинкой морской тактики стало применение таранных ударов. Обеспечиваемая не зависящим от направления ветра паровым двигателем свобода движения и общий кризис артиллерии того времени (не способной сколь-нибудь эффективно пробивать существующую броню) привели к тому, что таранные удары и шестовые мины стали рассматриваться как эффективное оружие уничтожения кораблей противника.

Ещё в 1865 году, ВМФ США принял решение заложить два больших таранных корабля, приспособленных также для минных атак на противника. Корабли должны были иметь мощный таранный форштевень, способный пробить борт броненосца противника, и подводные шахты для шестовых мин. Из-за послевоенного сокращения финансирования, постройка кораблей затянулась надолго, и лишь в 1874 первый из них — USS «Alarm» — был спущен на воду.

Предназначенный для скрытного, в сумерках, приближения к вражескому флоту, USS «Alarm» имел низкий, очень вытянутый силуэт с сильно выдающимся вперед огромным тараном.

Основное оружие корабля — 9,7-метровый таран (при общей длине корабля в 76 метров) был изготовлен из кованого железа и опирался на броневой пояс. В нижней части тарана находился выступающий бульб, предназначенный для размещения минного вооружения. Первоначально, помимо тарана, корабль должен был вооружаться шестовыми минами. Мина с зарядом взрывчатки должна была выдвигаться из-под тарана на 10-метровом шесте, подводиться под борт корабля противника, и приводиться в действие электрическим запалом по сигналу с мостика. Но в 1873 году, когда корабль был спущен на воду, уже появилось более совершенное оружие в виде торпед Уайтхеда. После этого, отверстие для шестовой мины под тараном переделали так, чтобы через него можно было бы запускать и торпеды Уайтхеда.

В носовой части корабля стояло Дальгерновское 15-дюймовое гладкоствольное орудие, заряжающееся с дула и предназначенное для стрельбы с небольших дистанций по атакуемому кораблю противника. Кроме того, на борту были установлены четыре 9-фунтовые пушки и несколько пулеметов, которые предполагалось использовать против вражеского экипажа и мелкокалиберных орудий противника во время сближения для тарана.

Нос корабля защищался широким поясом из 102-миллиметровой железной брони, способной выдерживать попадания небольших снарядов. В кормовой части никакой защиты не было.

Интересной особенностью корабля являлся его движитель. Вместо обычного винта, на корабле было установлено горизонтально положенное гребное колесо особой конструкции, запатентованное изобретателем Мэллори. За счет этой особенности конструкции, корабль имел чрезвычайно высокую маневренность, но она же предопределила его главный недостаток — низкую скорость (всего порядка 10 узлов).

Корабль был рекомендован к принятию флотом в 1874 году, спустя более чем 10 лет после начала постройки. В течение некоторого времени он интенсивно эксплуатировался, но практически исключительно в испытательных целях. Неисправимым недостатком корабля была малая по меркам 1870-х скорость, не позволявшая ему эффективно осуществлять торпедные атаки. Внедрение в 1870-х орудий с казеным заряжанием означало, что «Аларм» скорее всего будет расстрелян орудиями противника до того, как сумеет приблизиться для атаки. Довольно быстро стало ясно, что сама по себе идея крупных, слабо защищенных таранно-торпедных кораблей является ошибочной, и дальнейшее развитие носителей торпедного оружия пошло по другим путям: маленькие быстроходные миноносцы, и сравнительно крупные защищенные мощной броней тараны.

В 1885 году корабль был помещен в резерв. В 1898 продан на слом."(с) Википедия.

Гражданская война в США привнесла в военную науку новаторскую тактику применения боевых кораблей для нанесения таранных ударов по противнику или уничтожению его при помощи закрепляемых на длинном шесте мин. В ситуации кризиса морской артиллерии 1860-х, когда традиционные гладкоствольные орудия перестали быть сколь-нибудь эффективны против корабельной брони, а новые тяжелые орудия, способные пробивать броню, ещё не были созданы, активное применение мин и таранов казалось более эффективным способом уничтожения противника чем почти безрезультатные перестрелки с больших дистанций.

В 1865 году, военно-морской департамент США решил построить два мореходных таранных корабля, предназначенных для защиты побережья и ночных атак на корабли противника. Корабли должны были иметь мощный таран, способный пробить борт противника, и подводные шахты для выдвигаемых шестовых мин. После окончания гражданской войны, постройка кораблей затянулась и в строй они вошли лишь в 1870-х.

Строящийся параллельно с USS Alarm, «Интрепид» был почти на треть больше, короче на 15 метров и значительно массивнее своего собрата. Он был целиком изготовлен из железа. Его основное вооружение, также составлял массивный 10-метровый таран, выглядевший ещё более несуразным на более коротком корпусе «Интрепида». Предполагалось, что за счет более округлых обводов, «Интрепид» будет обладать лучшей маневренностью.

Торпедное вооружение «Интрепида» изначально должно было состоять из трех подводных шахт для шестовых мин. Но к моменту постройки, прогресс в области самодвижущихся торпед был настолько очевиден, что корабль модернизировали для применения торпед Уайтхеда. Принципиально конструкция при этом не изменилась: торпеды Уайтхеда запускались через отверстие под тараном (также служившее для шестовых мин), и просто выталкивались длинным шестом через отверстие. Еще две шахты по бокам корабля могли использоваться для выдвижения шестовых мин (на шесте длиной в 9 метров) под углом в 45 градусов от диаметральной линии, на случай промаха при таранной атаке.

В отличие от «Аларм», «Интрепид» имел полный броневой пояс по ватерлинии, изготовленный из кованого железа и достигающий в толщину 127 миллиметров. Горизонтальная защита отсутствовала, что делало корабль уязвимым для обстрела с мачт и надстроек во время таранных атак. Вооружение корабля состояло из четырёх легких 24-фунтовых гаубиц, которыми предполагалось обстреливать палубы броненосцев противника на сближении (большинство кораблей того времени не имели брони, защищающей от навесного обстрела) и при сближении для таранного удара — стрелять картечью по палубе и легким орудиям.

В движение «Интрепид» приводила паровая машина мощностью в 1890 л.с., работавшая (в отличие от «Аларма») на обычный винт. Хотя силовая установка была вдвое мощнее чем у «Аларма», а винт — эффективнее, чем используемое на «Аларме» горизонтальное колесо, итоговая скорость составила всего 11 узлов — лишь на один узел больше чем у «Аларм». Для экономии угля корабль нес парусное оснащение шхуны с двумя мачтами, которое сильное демаскировало силуэт в ночных атаках.

«Интрепид» вступил в строй в 1874 году, и использовался в основном для торпедных испытаний. Серия тестов, проведенных на торпедной станции в Норфолке наглядно продемонстрировала, что медлительный, крупный таранный миноносец практически не способен выполнять свою задачу: появившиеся в 1870-х казнозарядные пушки могли просто расстрелять «Интрепид» пока тот приближался бы на дистанцию пуска. Сразу же после испытаний корабль был временно поставлен в резерв, возвращен в строй в 1875, и оставался в строю до конца десятилетия, практически не покидая портов Новой Англии.

В 1882 году, военно-морской департамент предложил переделать устаревший но ещё крепкий «Интрепид» в легкую канонерку для службы в Китае. Конгресс поддержал проект, и корабль был поставлен на верфь для перевооружения. Работы тянулись очень медленно, и в 1889 году, после осмотра корпуса было решено, что деревянная конструкция корабля пришла в негодность. В 1889 году работы остановили и в 1892 корабль продали на слом."(с) Википедия.

Как известно, восстание декабристов стало полной неожиданностью для властей предержащих. Уже в ходе первых допросов заговорщиков Николай I понял, что в обществе и государстве необходим твердый порядок при непосредственном контроле со стороны государя. Для этой цели было создано III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, в ведение которой были переданы упомянутые крепости, ставшие надежными тюрьмами для политических преступников. Первыми их «поселенцами» в царствие Николая Павловича стали офицеры-декабристы, выведшие солдат на Сенатскую площадь. И если на площади в ходе восстания находилось не более тридцати участников тайного общества, то усилиями следствия, пользовавшегося откровенностью допрашиваемых, число арестованных в скором времени выросло до шестисот человек. И еще многие месяцы спустя черные кареты везли и везли подследственных в казематы крепостей.

Ранним утром 6 мая 1829 года к воротам Петропавловской крепости подкатила одна из таких карет в сопровождении отряда конной полиции. Из кареты жандармским поручиком был выведен худощавый молодой человек и сдан под расписку коменданту крепости. В расписке значилось, что комендант принял арестованного по Высочайшему повелению мелкопоместного минского дворянина Казимира Черновского. Пять месяцев без каких-либо допросов секретный узник находился в одиночной камере Кронверкской куртины, а затем был переведен в Шлиссельбургскую крепость. Остается только догадываться, что арестант принадлежал к близкому декабристам по духу Обществу соединенных славян, состоявшему из членов различных масонских лож. Но если декабристы своими речами быстро расширили круг подозреваемых, то Черновский не назвал никого, сообразуясь с клятвой Общества, в которой было записано: «Клянусь соблюдать глубочайшее молчание. Самый ад со всеми своими ужасами не вынудит меня указать моих друзей и их намерения». Видимо, крепким орешком оказался Казимир Черновский, и отнюдь не «санаторные» условия Кронверкской куртины были заменены на секретный замок Шлиссельбургской крепости.

Многие из тех, кто веком раньше попадал в такой переплет, как Казимир Черновский, кричали «Слово и дело!» Это означало, что заключенный знает что-то такое, что составляет государственную тайну. Часто это были просто выдумки попавших в безвыходное положение людей, которые только усугубляли их участь, но иногда эта фраза приносила и долгожданную свободу. В девятнадцатом веке «Слово и дело» не кричали, но был в ходу другой вариант, который давал хотя и призрачную, но надежду. Этим вариантом было личное обращение к императору.

В сентябре 1829 года узник заявил коменданту секретного замка Шлиссельбургской крепости, что он должен написать «доклад Его Императорскому Величеству», для чего просил выдать перо и бумагу. Вот что содержал его «доклад»: «В 1825 году я изобрел подводное судно и до нынешнего время старался оное усовершенствовать и надеюсь, что мое изобретение может иметь отличительный успех перед другими доныне известными. Итак, ежели будет приготовлен материал и достаточное количество рабочих нужных людей, то в продолжение сорока дней могу построить подводную лодку в несколько саженей, в которой можно будет плавать под водою, опускаться на морское дно для собирания растений и жемчугу, где находится; и в военном искусстве она будет полезною, потому что можно будет под водою подплыть под неприятельские корабли и оные истреблять, либо делать вылазку в местах во всех, неожиданных неприятелем. В продолжение же шестидесяти дней могу построить подводное судно, в котором можно будет поставить несколько пушек и так нынешней еще осени можно будет действовать на подводных судах против неприятелей».

То, что «доклад» дошел до императора и заинтересовал его, видно из поручения «чинам Главного штаба подробно узнать от узника оного судна описание». Черновскому вновь были выданы бумага, перо и чернила и вскоре из-под его руки вышло сочинение на нескольких десятках страниц, называвшееся «Описание подводных судов», состоящее из трех глав: «О подводных судах вообще и подробное описание подводной лодки», «Описание большого подводного судна с поставленными в нем пушками» и «Действие и польза подводных судов в сравнение оных с обыкновенными судами, плавающими только на поверхности воды, или надводными».

Вчитываясь в то, что написал секретный узник, можно сделать вывод о понимании автором темы. По крайней мере, блефом и шарлатанством сочинение не отдает. Из рукописи Черновского следовало, что остов корпуса подводной лодки должен представлять собой решетчатый набор из полосового железа, на который крепятся в качестве обшивки железные или медные листы. Внутри лодка должна быть выстлана сыромятными кожами, создававшими теплоизоляционный слой. Корпус лодки представлялся Черновскому так: обтекаемая цилиндрическая форма с заостренным носом. Погружение лодки, по мысли автора, должно происходить при помощи двадцати восьми складных кожаных мешков, которые заполняются водой. А вот глубина погружения регулируется при помощи выдвижной башни-рубки. Выдвинули башню наружу – объем лодки увеличился, и она всплыла, втянули башню внутрь – объем уменьшился и, соответственно, пошло погружение. В башне-рубке, кроме того, предусматривались иллюминаторы и выходной люк.

По мысли узника-изобретателя, судно должно было иметь в длину «пять сажень» (около десяти метров), а в ширину «четыре аршина» (около трех метров). Ну а как должен был двигаться подводный корабль? Те из читателей, кто в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века видели интереснейшие игровые и одновременно мультипликационные фильмы, созданные на чешской студии «Баррандов-фильм» по мотивам произведений Жюля Верна, сразу поймут автора проекта. Так вот, Черновский предлагал производить движение лодки при помощи особых «зонтичных» весел, семь из которых располагались по одному борту, а семь – по-другому. Толкать весла нужно было взад и вперед. Принцип действия весел был таков: при толчке назад лопасти весел раскрывались, как зонтик, и упирались в воду, а при толчке вперед – складывались. Ну а какие весла могут быть по бокам подводной лодки, ведь она сразу же «нахлебается» воды? И здесь Черновский все предусмотрел, описав специальные водонепроницаемые сальники, через которые в лодку пропускались рукояти весел.

Для использования лодки в военных целях автор предлагал вооружить ее «истребительным сосудом», начиненным взрывчатым веществом. «Сосуд» этот, а, проще говоря, мина, должен был крепиться на носу лодки и подводиться под днище неприятельского корабля. Далее в рукописи шел раздел, из чтения которого становилось ясно, что автор знает такие реакции веществ в водной среде, которые дают мощный взрыв. Свою смесь Черновский назвал «пирофиром» и перечислил его ингредиенты. «Пирофир», по замыслу секретного узника, должен был срабатывать в воде как детонатор к большому пороховому заряду мины. Не исключено, что автор рукописи имел доступ не только к политическим тайнам Общества, но и к алхимическим тайнам, которыми обладали масоны.

Полученное от секретного узника описание подводного корабля поставило в тупик чины Главного штаба, которым велено было дать заключение по поводу возможности его постройки. К делу решили привлечь авторитетного ученого, генерала корпуса путей сообщений Павла Дмитриевича (Пьер Доменик) Базена. Это был разносторонне образованный человек, автор работ «Начальные основы дифференциального и интегрального исчислений» и «Доказательство начала умозрительных скоростей, рассматриваемое как основа механики». Родом он был из Франции, откуда по просьбе Александра I еще Наполеон прислал его в Россию до Отечественной войны 1812 года для создания Института инженеров путей сообщения. Таким образом, можно сделать вывод, что рукопись попала в нужные руки. И что же дальше?

Базен дал следующее заключение: «Расположение частей лодки и размещение устройств доказывает, что сочинитель имеет практические познания по морской части, но чтоб судить с основательностью о всех его по сему предмету предложениях, необходимо иметь под глазами подробный чертеж». Кроме того, генерал высказал сомнение по поводу целесообразности иллюминаторов в выдвигаемой башне-рубке и предложил применить вместо нее оптическое устройство, которое в XVIII веке было изобретено Ломоносовым и названо им «горизонтоскопом» или «полемоскопом». Этот прибор представлял собой вертикальную трубу, в нижней и верхней части которой под углом в сорок пять градусов к продольной оси трубы располагались параллельно друг другу два зеркала. Таким образом, Базен вступил не только в полемику с секретным узником, но и стал его соавтором! Черновский же, полностью согласившись с идеей Базена, писал в ответном письме: «Полемоскоп не может завсегда оставаться в виде мачты, но должен опускаться внутрь судна по произволу, когда будет надобно и при выдвижении оного на все стороны поворачиваться». Вот так тандем «генерал и секретный узник» впервые в истории пришел к выводу о необходимости оснащения подводной лодки перископом.

Положительный отзыв такого авторитетного ученого как Базен убедил императора дать возможность узнику работать дальше и создать чертежи подводного судна. Коменданту было дано Высочайшее указание, под его, коменданта, ответственность, выдать не только бумагу и чернила, но и циркуль, рейсфедер и другие чертежные принадлежности. На дворе уже стоял 1832 год. К маю чертежи вместе с сопроводительным письмом Черновского были отосланы в Главный штаб и сразу же отданы «на апробацию» Базену, который, их рассмотрев, написал довольно-таки хитрую отписку о «неудобоисполнимости» проекта. Такое заключение сразило узника наповал, и он предпринял попытку самоубийства. Бумага, чернила и чертежные принадлежности испуганным комендантом сразу же были отобраны и на дальнейших просьбах изобретателя был поставлен жирный крест.

Через два года Черновского уже не было в списках узников секретного замка Шлиссельбургской крепости.

Будучи отправлен в ссылку в Архангельск, он трудился в тамошнем губернском правлении и одновременно пытался организовать заговор с целью захвата находившихся в городе военных кораблей и начала масштабного мятежа на Русском Севере.

В 1839 году Черновского сослали в Сарапул, где он и скончался."(с) Александр Обухов член-корреспондент Петровской академии наук г. Луга. "Секретные материалы" 3 января 2024 г.

Источник: https://xfile.ru/x-files/science/podvodnaya...retnogo_uznika/