Куликовская битва.

"Почти вся русская земля в 1380 году выставила свои полки на Куликово поле. Пришли сражаться с общим врагом даже далекие литовские князья Андрей и Димитрий, пришли брянские, белозерские, угличские отряды, пришли новгородцы, а князь Рязанский не выставил своей дружины на поле, хотя битва произошла на границе его княжества.

Двумя годами позже явился золотоордынский хан Тохтамыш. Олег Рязанский ведет его через броды на Оке к Москве, выступив в роли проводника.

Свои обвинения а адрес Олега историки основывали на свидетельствах современников, на записях в летописях и дошедших до нас документах.

Подлинность источников того времени не вызывает сомнений. И все же я не склонен считать приговор Олегу Рязанскому окончательным, ибо не всегда те или иные поступки правителя могут быть истолкованы по их видимой канве, без учета скрытых от всеобщего обозрения мотивов.

Не рассмотрено до сих пор, как это ни странно, отношение к Олегу Рязанскому главного свидетеля и обвинения и защиты — самого Димитрия Ивановича, Великого князя московского...

В 1371 году Великому князю московскому Димитрию было двадцать лет. Но он уже успел побывать в Орде, заручился ярлыками ордынских правителей на великое княжество Московское и Владимирское, успел шестилетним мальчиком совершить с воеводами поход на Владимир против суздальских князей и привести их к покорности Москве, привел к покорности князей нижегородских и начал повсюду теснить Тверь и Рязань. Тверь собиралась с силами для решающего отпора, а рязанское боярство требовало от князя Олега решительных действий против Димитрия. В 1371 году Олег Рязанский собирает большое войско и ведет его на Москву. Сам Димитрий не пошел против Олега, а послал знаменитого полководца того времени Димитрия Михайловича Боброка-Волынского. Летописец с иронией рассказывает, что рязанцы будто бы хвастались, идучи на бой: «Не берите с собою ни доспехов, ни щитов, ни коней, ни сабель, ни стрел, берите только ремни да веревки, чем вязать боязливых и слабых москвичей».

Рязанская рать была жестоко побита, Олег едва спасся с поля боя и чуть ли не потерял Рязань. Разгромом Олега поспешил воспользоваться другой претендент на рязанский престол — князь пронский Владимир. Олегу стоило большого труда вернуть себе Рязань.

Итак, Олег Рязанский в полную меру испытал на себе тяжесть московской руки и опасность получить удар в спину от князя пронского в случае нового столкновения с Москвой. Сил у Рязани бороться за первенство с Москвой не оказалось, полного подчинения Москва от него пока не требовала.

Было у рязанского князя к тому же множество забот более неотложных. Пограничное положение его земель с Ордой приносило тяжкие бедствия. Не проходило лета, чтобы князьки и просто конные банды не налетали на рязанскую землю пограбить ее. Земля пустела, рязанцы с окраин перебирались на север, оседая вокруг Москвы, на земле владимирской, суздальской, в Верхнем Поволжье и выше. Владения Олега скудели, и он вынужден искать дружбы у московского князя.

В 1377 году золотоордынский царевич Арапша произвел набег на Русь, разбил на реке Пьяне боярское ополчение, разграбил Нижний Новгород, заскочил в Рязань, взял ее с боя, тоже разграбил. «Олег, — сообщает летопись, — исстрелянный, едва вырвался из рук татарских».

Могла ли утвердиться в душе Олега преданность ордынским ханам? Нет! Но для открытой борьбы у него не было сил, и рязанское боярство все время остерегало его от борьбы с ханами, опасаясь за свое имущество.

В 1378 году на Русь двинулась более грозная сила, чем ополчение царевича Арапши. Хан Мамай, правитель Золотой Орды, послал своего темника Бегича нанести удар по Москве и принудить Димитрия Московского к былой покорности ханам.

Бегич двигался быстро, князю Димитрию оставалось очень мало времени для сбора ополчения, он успел обратиться только к князьям рязанскому и пронскому. Оба явились по первому его зову, и Бегич был наголову разбит московско-рязанско-пронским ополчением на реке Воже.

Мамай пришел в ярость и двинул полки на Москву. Войско Димитрия стояло на Оке, с ним и дружины рязанского и пронского князей.

Защищая Москву и переправы через Оку, Олег Рязанский тем самым оставил беззащитной свою землю. Мамай разорил Дубок, Переяславль-Рязанский, опустошил землю, но на встречу в поле с русскими войсками не решился.

Итак, мы видим, что уже дважды в решающий час Олег Рязанский выходил в поле вместе с московским князем.

Что же могло его подтолкнуть в таком случае на измену? Надежда, что Мамай простит поражение Бегича на Воже и, вторгаясь на Русь, не тронет и не испепелит Рязань? Таких примеров во взаимоотношениях с Ордой история не могла указать князю.

Что было делать Олегу Рязанскому?

Идти на открытый союз с Димитрием, подписать договор и крест целовать на том, чтоб, как только тронется Орда на Москву, вступить со всей дружиной в московское войско?

Если бы Олег подписал такое соглашение, то его скинули бы с княжьего стола собственные бояре, он потерял бы в Рязани всякую опору.

Если бы Олег вступил в открытый союз с ханом, то Димитрий, предвидя скорый поход Орды на Москву, поспешил бы сместить с рязанского стола Олега, ему в этом помог бы князь пронский, а Олега никто не защитил бы!

Оставалось одно: вступить в тайный союз о взаимной помощи с московским князем, в союз без крестного целования, без свидетелей, полагаясь только на верность княжеского слова, что не очень-то было надежно в те времена. Но надежнее слова была общность цели: отразить намечавшийся поход Мамая.

А как же быть с боярами?

Для бояр с согласия князя Димитрия Олег заключил договор с Мамаем, якобы тайный для московского князя. Таким образом Олег получал возможность узнать военные планы Мамая, сроки его выступления, выяснить, кто будет его союзником. Маневр сложный, но средневековье знает дипломатические интриги и более запутанные. Фактически Олег брал на себя миссию тайного лазутчика Москвы. И справился он с ней успешно. Мамай навел его на вступление в союз с литовским князем Ягайлой. Мамай получил согласие Ягайлы присоединить литовские войска к войскам золотоордынским. Олег немедленно вступает в сношения с Ягайлой, и они договариваются соединить свои войска в тылу у Димитрия, когда он выступит против Мамая.

Летописи сообщают, что Димитрий знал о соглашении Олега Рязанского с Мамаем и о договоре Олега с Ягайлой. Откуда же об этом узнал летописец? Московский летописец узнал от московского князя.

Откуда узнал Димитрий об этом союзе? От Олега!

Летописцу трудно было сделать из этого факта соответствующие выводы, но мы, оглядываясь на столь далекое прошлое, вправе сделать переоценку деятельности Олега.

Димитрию известно, что Золотая Орда на этот раз выступила всеми силами. Ему также известно, что Олег якобы перекинулся к хану. Московское войско оказывается в окружении. Но вместо того чтобы ехать в Орду, везти туда выкуп и мириться с Мамаем, Димитрий спокойно собирает войско со всей русской земли и выступает навстречу Мамаю, даже не оставив серьезной силы для обороны Москвы и Кремля..."(с).

"Его огромное войско движется по рязанской дороге на Коломну. Мамай еще далеко... Не ударить ли по пути на Рязань, чтобы вывести из игры Олега Рязанского?

От Коломны до Рязани всего лишь один переход. Ни Мамай, ни Ягайло ни при каких обстоятельствах не успели бы на помощь Олегу.

Историки прошлого столетия единодушно говорят, что Димитрий не ударил по Рязани из-за душевного благородства, из высоких нравственных побуждений, не желая осквернять высокую цель похода избиением русских.

Нравственные соображения — вещь, конечно, важная, но какой бы они обернулись безнравственностью, если бы Олег Рязанский во исполнение соглашения с Мамаем ударил по тылам московского войска? Чем бы это кончилось для священного похода Димитрия?

Димитрий не собирался ударять на Рязань, ибо Олег в это время был тайным его союзником в стане врага.

Именно Олег беспрестанно сносится в это время с Димитрием, сообщает ему каждодневно о передвижениях Мамаевого войска, именно Олег передает сообщения и о движении Ягайлы.

Димитрий поворачивает от Коломны не на Рязань, а на Лопасню, в Лопасне ждет опаздывающие полки.

В Лопасню к нему приходит Владимир Серпуховский, правая его рука в борьбе с Ордой. В Лопасню приходят и союзные Димитрию литовские князья Андрей Полоцкий и Димитрий Стародубский. Все трое присоединяются к правому флангу московского войска в самый последний момент приближения Мамая к рязанским границам.

Почему же они медлили? Князья литовские, брянские дружины и Владимир Серпуховский двигались не торопясь, они прикрывали правый фланг Москвы от Ягайлы, двигаясь параллельно его движению.

А какие войска охраняли фланг Москвы, если бы ему грозила опасность слева?

На левом фланге у Димитрия стоял с дружинами Олег. Но кто он? Друг или враг?

Если бы Олег был врагом, то в час, когда сошлись войска Мамая с Димитрием, или ранее, когда Димитрий, оставив все заботы о Москве, переправился через Оку и двинулся быстрым маршем к Дону, рязанцам было бы самое время ударить по Москве. Ничто не могло в те дни помешать Олегу сойтись на Оке и с войсками Ягайлы. Московское войско ушло в степь, и перед ним уже маячил враг.

Летопись сообщает, что Димитрий особо приказал своим войскам не наносить никакого урона рязанцам. Это почему же? Не была ли это помощь Олегу, учитывающая оппозицию его политике в Рязани? Именно этот приказ Димитрия лишал возможности сторонников нападения на Москву давить на Олега.

Ягайло подошел на один переход к московскому и Мамаевым войскам. По договору вступить в сражение он был обязан только при условии соединения с войсками Олега. А Олег не стронул с места свои войска. Он по-прежнему загораживал левый фланг московского войска и стоял на пути Ягайлы к Москве.

Не дождавшись рязанских войск, Ягайло не тронулся с места и не вмешался в ход сражения на Куликовом поле. Битва была очень тяжелой для московских войск, шла она с переменным успехом, удар соединенных сил Олега и Ягайлы в тыл Димитрию решил бы исход сражения в пользу Мамая.

Олег не тронулся с места.

Удар литовских войск и без рязанских дружин поставил бы тоже под вопрос исход сражения на Куликовом поле, но Ягайло не тронулся с места.

Что же его удерживало?

За спиной Димитрия стояла лишь одна сила, которая могла удержать от предательского удара Ягайлу, — рязанское войско, Олег Рязанский.

Так кого же предал Олег Рязанский? Димитрия или своих союзников, в решающий час держа над ними занесенный меч, а до этого сообщая о каждом их шаге Димитрию?

Немного прибавили бы силы московскому войску рязанские дружины на тесном поле на берегу Непрядвы. Исход битвы был решен не числом воинов московского князя, а их выучкой, мужеством и опытом воеводы Димитрия Михайловича Боброка-Волынского. Но рязанские дружины Олега, стоящие за его спиной, остановили Ягайлу и были заслоном Москвы.

Минуло два года. Мамай был разбит Тохтамышем, бежал в Кафу, и там его убили генуэзские солдаты. В Золотой Орде воцарился последний ее могущественный самодержец — Тохтамыш, способный, авантюристического склада полководец, смелый и жестокий.

В 1382 году он внезапно перебил всех русских торговых людей в Орде, всех русских монахов, запер выходы для заморских купцов на Русь и быстрым маршем устремился к Москве, рассчитывая на внезапность нападения. Его войско шло, не останавливаясь на привалы, не разжигая костров, шло по прямой, как пущенная из лука стрела. Димитрий имел с Ордой мирный договор, он не ждал нападения, залечивая раны после Куликова поля. Первым узнал о движении Тохтамыша Олег Рязанский. Он послал гонцов в Москву, а сам кинулся к хану навязываться в проводники. Предательство? А что мог сделать Олег? Выставить против огромного войска рязанскую дружину и положить ее снопами под ордынские копыта?

В чем спасение для Москвы в тот грозный час? Только в одном: князю Димитрию нужно было время, чтобы собрать войско в северных землях княжества, поднять в поход союзных северных князей. Время ему могла дать только осада каменного Кремля Тохтамышем. Чем дольше Тохтамыш задержался бы с осадой каменной крепости, тем больше было возможности у Дрмитрия нанести ему удар спешно собранными дружинами.

Куда же повел Олег Тохтамыша? Он повел его не в Переяславль на Плещееве озеро, где Димитрий собирал войско, а на Москву, к каменным неприступным стенам Кремля, к тому времени защищенного первыми на Руси пороховыми пушками.

Спрашивается, а без Олега Рязанского не нашел бы разве Тохтамыш Москвы, не нашел бы бродов на Оке?

Тохтамыш не смог взять приступом Кремля. Расчет Димитрия был правилен. Тогда Тохтамыш обманом заманил москвичей на переговоры, а когда те вышли из города, ворвался в Москву, разорил ее, сжег и разграбил...

Олега не было в переговорах с москвичами, он не давал им обязательств за Тохтамыша.

Дни, потерянные Тохтамышем под Москвой, решили дело. Димитрий собирал войско в Костроме, а князь Владимир Серпуховский (после Куликовской битвы получивший наименование Храбрый) выступил против Тохтамыша. И, едва столкнувшись с его передовыми отрядами, двигавшимися с северо-запада, Тохтамыш повернул войско и ушел из Москвы.

Так кого же предал Олег Рязанский?

Летописец, а вслед за ним и наши историки не догадались, кого предал Олег, но Тохтамыш догадался и учинил полнейший разгром Рязанскому княжеству.

Для современников этих событий — для князей и бояр, для дружин и рядовых воинов, для летописцев — Олег Рязанский — предатель, его имя предано проклятию.

И только для одного человека он не оказался предателем. Для Димитрия Московского, внука Ивана Калиты, победителя в Куликовской битве. Если бы Димитрий считал, что на Куликовом поле Олег его предал, что под Москву он привел предательски Тохтамыша, ему ничего не стоило бы покарать предателя, власти у него для этого достало бы.

Не есть ли Димитрий самый для нас главный свидетель? Его свидетельство в защиту Олега не только договор с Олегом о военном мире. В 1385 году Димитрий Донской выдает замуж свою дочь за сына Олега Рязанского... А как он дочь-то сумел убедить, что выдает ее замуж к друзьям, а не к врагам?

Стало быть, были у Димитрия Московского доводы в защиту Олега Рязанского. Не прислушаться ли и нам к этим доводам ?"

Автор Федор Шахмагонов. Источник : https://www.litmir.me/br/?b=139244&p=1

"Историк Д.И. Иловайский писал:

«На Олеге (Рязанском.—А. Н.) очень ясно отразились современные ему княжеские стремления к собиранию волостей. Видя, как два главных центра, в Северо-Восточной и Юго-Западной России, притягивают к себе соседние волости, он хочет уничтожить эту силу тяготения и стремится инстинктивно создать третий пункт на берегах Оки, около которого могли бы сгруппироваться юго-восточные пределы...» К тому же все — от происхождения и традиций до личной заинтересованности — бросало Олега на борьбу с Москвой. Потомок мятежного рода князей черниговских, он не мог не испытывать острой боли, горькой зависти при одной мысли об удачливых выскочках из недавно еще захудалой Москвы, осветивших себя памятным сиянием ненавистного черниговским Рюриковичам киевского престола.

Лишь однажды, пожалуй, изменил князь Олег своим принципам. Но это «однажды» пришлось на 1380 год, на миг, блеснувший над тихой Непрядвой зарницей, осиявшей каждого русского.

По словам древней повести «Задонщина», Димитрий Иванович так обращался к своему брату Владимиру, говоря о предстоящей битве;

«...пойдем тамо, укупим животу своему славы, учиним землям диво, а старым повесть, а молодым память, а храбрых своих испытаем, а реку Дон кровью прольем за землю за Русскую и за веру крестьяньскую».

Олега не было на Куликовом поле. Теперь, когда с громаднейшим воинством направлялся Мамай на Москву, лениво выжидая возле реки Воронеж, не нашлось для отпора сил у Великого князя рязанского, и не верил он, что у Великого князя московского они есть. Здесь-то (кто знает?) Олег и вступил в позорный союз с Мамаем, но, вступив, послал о Мамае весть князю Димитрию (ну уйдет потом Мамай, а Димитрий-то, от Мамая ухоронившись, здесь, рядом), весточку о грозящей опасности.

Что будет делать Димитрий? — спрашивает себя за соперника Олег. Драться или уйдет на север собирать войска? Он там, в Москве, а Мамай здесь, под боком, и на помощь к нему Ягайло. Олег все еще ищет своей выгоды, и, может, тогда у него и блеснула странная надежда: уговорить вместе с Ягайлой Мамая уйти в Орду, а самим разделить надвое, коли сбежит Димитрий, Московское княжество: «ово к Вилне, ово к Рязани» (за что автор сказания о Мамаевом побоище упрекнет их двоих в «скудоумии»).

Но Димитрий не собирается бежать «в дальныа места», в Москве созывают полки. Дед его, Иван Калита, обеспечил своей вотчине сорок лет спокойной от вражеских набегов жизни, и за это время возросло два поколения, не страшащихся завоевателей. Ныне они поняли, зачем они рядились.

Князь Димитрий вступил на великокняжеский престол младенцем, детство и отрочество его прошли под большим влиянием мудрого государственного деятеля, митрополита Алексея, русского по происхождению. Естественно, владыке были дороги общерусские интересы. Не меньшее воздействие на Димитрия оказывал и преподобный Сергий Радонежский, основатель Троице-Сергиевского монастыря, человек, которого «особым нашего Российского царствия хранителем и помощником» назвал император Петр Алексеевич, знавший толк в державных делах. Один из образованнейших людей своего времени, Сергий Радонежский сумел разъяснить Димитрию Ивановичу его жизненную задачу: явить возможность политического высвобождения и объединения русских земель. Надо было показать русским людям тот простор, куда хотелось бы неудержимо стремиться. Было необходимо озарить их сердца надеждой, искра этой надежды и сверкнула над Куликовым полем, немеркнущая искра.

Время донесло до нас и имена тех, кто бился с захватчиками: это инок Пересвет, сокрушивший в поединке грозного богатыря Темир-Мурзу, юный витязь Ослябя, это простые мужики Юрка Сапожник, Васюк Сухоборец, Сенька Быков, Гридя Хрулец,..

Но если всенародный характер битвы с Мамаевыми полчищами был ясен каждому ополченцу, мог ли не осознать его — пусть даже поздно, слишком поздно — хитроумный рязанский князь?

Да, все он, наверное, понял, когда донеслись до него колокола московских звонниц.

Хотелось бы заметить — мысль, что Олег состоял в тайном договоре с Димитрием, допустима, логична и изящна, хотя это не единственно возможное объяснение его поведения.

В пользу предположения Ф. Шахмагонова можно было б выдвинуть и такую мысль: татарские ханы постоянно сеяли рознь среди русских князей. Эта их тактика давно уже стала шаблоном и ни для кого не являлась секретом. Секретной она казалась только татарам. И вполне реально, что на Руси было принято решение: подбросить Мамаю своего агента, раз уж тот будет его искать; роль эту и пришлось сыграть князю Олегу. Мамай же лишь угодил в сети, которые сам же пытался расставить.

Но и подобная идея всего лишь предположение, исходящее из того, что очень хорошо знали в Москве своих противников.

А знали действительно хорошо. Настолько хорошо, что, изучая историю похода русских войск к Куликову полю, поражаешься: как же все глубоко продумано. От организации марша с созданием комендантской службы на переправах (впервые в истории военного искусства) до выбора места и времени столкновения с Мамаем. Ведь именно на Куликово поле хотели прийти и пришли. И характер Ягайлы учитывали, зная его ленивый и трусоватый нрав, догадывались: не полезет Ягайло в бой, цель его похода — грабеж русских земель, а не рискованная схватка с войском князя московского. И даже то, что татары прорвутся на левом фланге, предполагали, и Непрядву оставили за спиной, чтоб в нее же прорвавшихся врагов сбросить. И сбросили же. Будто по карте все в Москве рассчитали.

Ни одной мелочи, ни одной случайности, все расписано, учтено.

Но быть справедливым — так уж быть справедливым. Кратчайший путь из Коломны на Куликово поле лежал через Рязань. Димитрий не пошел на Рязань, но оттого ли, что Олег был его тайным союзником? Дружина Олегова не представляла опасности для Димитрия, но марш-бросок на Рязань мог бы заставить Олега отступить, податься в объятия Мамая. Есть и еще одна причина, заставившая русских двинуться из Коломны долиной Оки. Когда русская рать 30 августа форсировала Оку, она находилась от места будущего сражения в 125 километрах.

Ягайло и Олег примерно в 115, на равном удалении от Димитрия. Ближе всех находился к Куликову полю Мамай. Решив разгромить в первую очередь самого сильного противника, московский князь не мог не предусмотреть возможности того, чтоб его действия разобщили Мамая и Ягайлу и не дали им возможности соединиться. Узнав о маршруте войск Димитрия, Ягайло оказался перед фактом возможного столкновения с ним лицом к лицу. Это и заставило его действовать выжидательно, что оказалось на руку московскому князю и полностью деморализовало Ягайлу. А за свой левый фланг Димитрий мог не опасаться: не Олеговой дружине сейчас было с ним тягаться.

Да и раскрылось Олегу: не московская на Мамая движется рать — общерусская. И не разорение несет она рязанской земле, но достоинство. Не тогда ли стал князь Олег пособником Димитрия, когда защемило его душу величием общерусского подвига? И в этом-то и заключалась замечательная нравственная победа стойкого князя Димитрия и мудрого добросердечного чернеца Сергия, в этом глубина их стратегического политического расчета. Так кого же князь Олег предал? Не Мамая же — врагов земли своей предать нельзя.

И не Ягайлу: немыслимо предать сообщника по «скудоумному» сговору, того, что сам готов предать тебя первым (что Ягайло объективно и сделал, отказавшись от участия в битве).

Не Димитрия Донского и русских воинов: на поле Куликовом Олег не воевал против них, какими б причинами это ни было вызвано.

Но один человек, коего предал Олег Рязанский, есть. И человек этот сам он, Олег, русский удельный князь. Пройдут годы, сын его женится на дочери князя Димитрия, а внук в 1456 году, умирая, по словам летописи, «княжение... свое рязанское и сына своего Василия» прикажет московскому князю Василию II.

Это-то и видел Олег, сидя в Рязани, — то, что не распознал Мамай с Красного холма, из своей ставки: через Дон переправлялись полки последнего великого князя Древней Руси, а когда над кроткой Непрядвой расползся медленный утренний туман, чермное (то есть красное) великокняжеское знамя реяло уже над войсками первого государя нарождающейся России."

Автор Андрей Надиров. Источник : https://www.litmir.me/br/?b=139244&p=3

Вопрос о том, почему именно Москва заняла лидирующее положение среди всех городов русских, всегда вызывал множество споров. Многие видели причину в благоприятном географическом положении города. Он-де располагался в центре Русской земли, не перекрёстке дорог. Но Тверь тоже была в «центре», а Кострома и Углич находились в более выгодном положении по отношению к торговым путям. Однако столицей новой Руси ни один из этих городов не стал.

Возвышение Москвы можно объяснить тем, что она давала пристанище энергичным и мужественным людям из числа татар, литовцев, половцев и русичей. Все они хотели иметь уверенность в завтрашнем дне и общественное положение, соответствующее их заслугам.

Всех пришельцев Москва сумела объединить православной верой и использовать применительно к их наклонностям. Она приняла татар, бежавших из Золотой орды после переворота Узбека. Именно из них был сформирован костяк русской конницы. Он впоследствии и обеспечил победу на поле Куликовом. То есть в будущей столице великой державы образовался новый этнос. Появились люди, которые по своим морально-волевым качествам значительно превосходили жителей других русских городов.

Что же касается Золотой Орды, то в ней в XIV веке произошли колоссальные перемены. В 1312 году ордынцы обратились в мусульманство. Инициатором этого стал хан Узбек. А его сын Джанибек, унаследовавший престол после смерти отца, поддерживал добрые отношения с Русью и противостоял генуэзцам, стремившимся обосноваться в Поволжье и Причерноморье.

Джанибек был убит своим сыном Бердибеком. Тот захватил трон, казнил своих братьев, но царствовал недолго. Его убийство положило начало «Великой замятней». Представляла она собой непрестанную борьбу за власть. Разные самозванцы объявляли себя ханами. За десять лет сменилось несколько десятков таких ханов, а политическая стабильность в Золотой Орде была утрачена.

Этим воспользовалась Синяя Орда, земли которой находились в Западной Сибири. Хан Хызр привёл свои сибирские полки и захватил Поволжье. В результате этого Золотая Орда распалась. От неё отделились гузы, мордва и камские булгары. Остальная территория разделилась на две части.

Восточным регионом стали владеть потомки Хызра. Их было очень много, и они часто менялись на престоле. А в Причерноморье власть взял в свои руки темник Мамай. Он не относился к роду Чингизидов, но представлял собой талантливого полководца и блестящего политика. Мамай опёрся на придонских половцев, которые в то время уже назывались татарами.

Русь оказалась между двух огней. На востоке она граничила с землями Синей Орды, где на престол вскоре сел хан Тохтамыш, а на юге простирались владения Мамая. Темник ориентировался на союз с Западом. А это были генуэзские колонии в Крыму.

Ситуацию усугубило противодействие Мамая с Тохтамышем, который получил поддержку от самого Тимура Тамерлана. Владыка Синей Орды стремился присоединить к себе земли Причерноморья. Мамай же для противодействия нуждался в сильной армии. Он привлёк на свою сторону ясов, крымских караимов, касогов. Но на содержание войска нужны были деньги. Получить их можно было у генуэзцев. Те согласились помочь финансами, но взамен потребовали концессии для добычи мехов и торговли на севере Руси и в районе Великого Устюга.

Мамай попытался договориться с Дмитрием Московским (после Куликовской битвы был прозван Донским). За предоставление концессий он пообещал ярлык на великое княжение. Но против этого предложения резко выступил Сергий Радонежский. Он заявил, что нельзя пускать латинян на православную землю. Это будет означать кабалу, гораздо более страшную, чем татарскую. Сергия поддержал митрополит Алексей. В результате Москва отвергла предложение Мамая и, тем самым, дала понять Тохтамышу, что является его союзником. Рассерженный решением московского князя, Мамай сделал ставку на военную силу. Он заключил союз с литовским князем Ягайлой. Тот также мечтал о захвате части Руси. Общие интересы и скрепили союз. Это послужило причиной формирования большого войска, которое и двинулось в Русскую землю..."(с)

"Великий князь литовский Ягайло (впоследствии — польский король Владислав II, основатель династии Ягеллонов), как уже отмечалось, фигурирует в «памятниках Куликовского цикла» как главный союзник Мамая перед Куликовской битвой.

Авторы «Задонщины», «Летописной повести…» и нескольких вариантов «Сказания о Мамаевом побоище» в самых мрачных красках расписывают Ягайло и его качества — как личности и как правителя. Литовский правитель, подобно Мамаю, именуется «поганым» и «злочестивым», а также «льстивым сотоньщиком, диаволю съветником» и обвиняется в намерении разделить Русь с Мамаем и Олегом Рязанским.[421]

Автор «Сказания…», стремясь придать своим обвинениям в адрес Ягайло большую достоверность, приводит содержание его переговоров с Мамаем и даже текст его послания бекляри-беку: «Восточному вольному великому царю Мамаю. Князь Ягайло Литовский, присяжник по твоей милости, челом тебе бьет и обращается с мольбой. Я узнал, о господин, что хочешь ты устрашить свой улус, своего служебника московского князя Дмитрия. Поэтому прошу тебя, царь: ведь я знаю, что великие обиды приносит князь Дмитрий Московский твоему улуснику Олегу, князю рязанскому, да и мне он вреда много причиняет. Оттого мы оба просим тебя, всесветлый вольный царь, чтобы ты научил его не творить таких неправых дел, чтобы, царь, ты сам потрудился прийти сюда и, придя, увидел наше смирение, а его гордыню. Тогда ты поймешь наше смирение против грубости московского князя Дмитрия».[422]

Средневековые русские авторы в противовес Ягайло представляют в самом благоприятном свете его братьев Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского, перешедших на московскую службу и принявших участие в Куликовской битве на стороне Дмитрия Донского. Причем тот факт, что они, сражаясь против Мамая, выступали, следовательно, и против собственного брата, не смущает средневековых авторов и не умаляет положительного образа братьев Ольгердовичей.

А между тем есть серьезные основания полагать, что Ягайло вообще не мог столь явно пойти на сотрудничество с Мамаем. Начнем с того, что союз Ягайла с Мамаем мог быть заключен не ранее 1380 г.: еще в этом году ордынцы Мамая сражались с Литвой за Подолию, причем в сражении с ними погиб подольский правитель Александр Кориатович.[423] Соответственно, ни о каком союзе Ягайло с Мамаем до этого времени говорить не приходится. Да и условия союзного договора нам неизвестны. Однако маловероятным представляется намерение Мамая «поделить» Русь со своим литовским союзником — как это намеревались сделать двадцать лет спустя хан Токтамыш и великий князь Витовт.[424]

Знакомства с незамужними
Заходи! Тут женщины знакомятся смелее, чем обычно!
navechno.com
Женщина твоей мечты здесь
Самый легкий способ пойти на свидание, о котором ты мечтал всю жизнь! Заходи!
Знакомства с женщинамиЗнакомства с мужчинами
jolly.me
Яндекс.Директ
Практически все «памятники» сообщают, что Ягайло спешил к месту битвы, но в день сражения находился еще в двух переходах от Куликова поля.[425] Авторы приписывают такое поведение Ягайло его трусости и вероломству. Такие качества литовского князя, безусловно, также добавляют штрих к негативному образу Мамая: будучи вероломным сам, он выбирает себе таких же вероломных союзников (вспомним, в каких выражениях Л.Н. Гумилев и его последователи описывают его «союзников»-генуэзцев!).

Причины же того, что Ягайло «не успел» к битве, историки видят в стратегических дарованиях Дмитрия Ивановича Московского, который якобы поспешил завязать сражение с Мамаем, чтобы не дать бекляри-беку соединиться со своим союзником.[426] Однако подобное объяснение вызывает ряд возражений. Во-первых, решительные действия Дмитрия Донского не вписываются в «оборонительный» характер Куликовской битвы, который отечественные историки не подвергают сомнению. Во-вторых, стратегия Дмитрия Донского до мельчайших деталей напоминает действия его потомка Ивана III, который ровно сто лет спустя, в 1480 г., именно так повел себя во время противостояния с ханом Ахматом, выдвинув свои войска на р. Угру, чтобы не дать ордынцам соединиться с их союзником, литовским князем и польским королем Казимиром IV — кстати, родным сыном Ягайло![427]

Весьма вероятным представляется, что у Ягайло вообще не было намерений участвовать в Куликовской битве. Как мы уже отмечали, за время его правления литовцы не вели активных боевых действий против Московской Руси — войны шли уже в тот период, когда Литву возглавил великий князь Витовт Кейстутович, двоюродный брат Ягайло (прав. 1392— 1430 гг.).[428] Союз Мамая с Ягайло, по-видимому, преследовал в большей степени экономические цели, нежели военные: как уже отмечалось, около 1380 г. купцы г. Львова, входившего в состав Великого княжества Литовского, получили от «Мамаева» хана Мухаммада ярлык, предоставляющий им льготы в торговле с Золотой Ордой. В источниках не упоминается ни одна совместная акция ордынских и литовских войск в период, когда у власти в Орде был Мамай, а в Литве — Ягайло.

Кроме того, Ягайло, вступивший на великокняжеский престол в 1377 г., с 1379 г. был вынужден разделить власть и трон со своим дядей Кейстутом, братом Ольгерда, с которым сначала исподволь, а затем и открыто враждовал. Только в 1382 г. Ягайло удалось предательски заманить дядю в ловушку, после чего по его приказу Кейстут был брошен в темницу и там задушен.[429] Кстати, сам Кейстут проводил довольно миролюбивую политику по отношению к Москве и на рубеже 1381-1382 гг. даже, вероятно, заключил с ней мирный договор в отношении спорных земель.[430]

Наконец, не прекращалась борьба Ягайло и со своими братьями по отцу — Андреем Горбатым Полоцким и Дмитрием Брянским. Русские средневековые авторы объясняют противостояние Ягайло с братьями тем, что Андрей и Дмитрий якобы являлись сторонниками и защитниками православия, а Ягайло был «язычником». Однако Ягайло был воспитан матерью-тверянкой в православных традициях и до 1385 г. сам тяготел к православию. На самом деле вражда его с братьями объяснялась тем, что Андрей Горбатый претендовал на трон Литвы как старший сын Ольгерда, а следующий по старшинству Дмитрий Брянский поддерживал его.[431] Таким образом, их противостояние с братом носило чисто политический характер. Лучшим подтверждением этому является тот факт, что как только литовским князем стал Витовт (сначала язычник, а потом католик — как и Ягайло), Андрей и Дмитрий Ольгердовичи немедленно вернулись в Литву, признали его власть и, в конце концов, погибли в 1399 г. в битве на р. Ворскле, сражаясь за Витовта против ордынских войск хана Тимур-Кутлуга и его бекляри-бека Едигея.[432]

Таким образом, в то время, когда Мамай сражался с русскими на Куликовом поле, Ягайло был полностью поглощен междоусобицами в Литве и вряд ли намеревался покидать ее, чтобы полностью уступить контроль Кейстуту или своим братьям.[433]

Стоит также отметить, что польские и литовские хроники ничего не сообщают о союзе Ягайло с Мамаем и его намерении принять участие в Куликовской битве. Ничего не говорят об этом союзе и польско-литовские хронисты — М. Меховский, М. Стрыйковский, Б. Бельский, А. Гваньини и др. историки Великого княжества Литовского. Биографы Ягайло (Ф. Софонович, М. Смирнов, П. Брянцев и др.) также много пишут о его союзе с Польшей и Тевтонским орденом, но ни слова не упоминают о его союзе с Мамаем и намерении совместно участвовать в походе на Москву.[434]

Правда, в отечественной историографии довольно широко распространено утверждение, что, «согласно немецким хроникам», Ягайло якобы воспользовался тем, что русские после битвы с Мамаем понесли тяжелые потери, напал на них при возвращении с Куликова поля и отнял у них добычу, которую они сами захватили у ордынцев.[435] Однако в качестве источника авторы этих утверждений обычно приводят… статью В.Т. Пашуто, в которой сказано буквально следующее: «Ягайло, которого весть об исходе битвы настигла у Одоева, пограбил русские арьергарды, как смутно сообщают немецкие хроники (курсив наш. — Р. П.), и повернул обратно».[436] Никаких ссылок на пресловутые немецкие хроники автор статьи не приводит.

Что же заставило авторов «памятников» навязать Ягайло роль самого активного участника антимосковской коалиции, созданной Мамаем перед Куликовской битвой, к которой литовский князь, лишь благодаря лишь счастливой (для Москвы!) случайности, не успел? По-видимому, причиной стали последующие антирусские действия Ягайло. Как мы знаем, он был сыном Ольгерда от православной супруги, тверской княжны Ульянии, дочери св. Александра Михайловича Тверского (и, соответственно, сестры Михаила Александровича Тверского — упорного, но неудачливого соперника Москвы в борьбе за великокняжеский стол), воспитанным в православной вере. Более того, одно время Дмитрий Донской даже прочил его себе в зятья. Московская Русь и православная церковь связывали с Ягайло надежды на обращение Литвы в православие.[437] Однако брак литовского князя с дочерью Донского не состоялся: московский государь предпочел выдать дочь замуж за рязанского княжича Федора Ольговича (кстати, сына Олега Рязанского, который в «памятниках Куликовского цикла» также представлен как союзник Мамая в Куликовской битве!). И в 1385 г. в результате Кревской унии Ягайло женился на польской королеве Ядвиге, принял католичество и взошел на трон Польши под именем Владислава II. После этого он начал активную католизацию Литвы, включая и входившие в ее состав южнорусские земли.[438] Естественно, московские ревнители православной веры не смогли простить Ягайло его измены православию, и летописцы, сами являясь представителями православного духовенства, постарались представить литовско-польского монарха в самых мрачных тонах.

Вполне вероятно также, что Ягайло «пострадал задним числом»: на него могли возложить вины его преемников, и в самом деле активно сотрудничавших с правителями Золотой Орды.[439] К ордынской помощи прибегали литовские князья Свидригайло Ольгердович (брат Ягайло), его преемник Сигизмунд Кейстутович, князь литовский и король польский Казимир IV (сын Ягайло), а затем — Ян-Альбрехт и Александр Ягеллоны (сыновья Казимира), которые вели непрекращающиеся войны с Русью за ее юго-западные территории. Для русских летописцев было весьма соблазнительно представить их потомственными врагами Руси и объяснить их союз с Ордой традицией, берущей начало во времена Мамая, современником которого являлся Ягайло! Не будем забывать, что большинство русских летописей, содержащих сведения о Мамае, равно как и значительное число «памятников Куликовского цикла» было создано или, по крайней мере, отредактировано при Иване III и его преемниках — на рубеже XV-XVI вв., в период острого противостояния Москвы с Литвой…" - цитируется из "Мамай. История «антигероя» в истории." Автор Почекаев Роман Юлианович. Источник : https://history.wikireading.ru/221447

"Ягайло родился приблизительно в 1362 году и был старшим сыном Ольгерда, от его второй жены Ульяны Тверской,и какие мотивы побудили Ольгерда завещать Великокняжеский престол Ягайло, трудно сказать, возможно, на это решение повлияла мать Ягайло, но скорее всего Ольгерд, смог разглядеть в своем сыне хорошие способности управлять княжеством и быть полководцем, как оказалось позже, Ольгерд не ошибался в своём сыне.

Такое решение Ольгерда не могло понравиться всем, тем более что больше по праву место Великого князя Литовского должен был занять старший сын Ольгерда от первого брака, Андрей Полоцкий, а так же был жив ещё и брат Ольгерда Кейстут, который тоже мог претендовать на престол.

Как и следовало ожидать, вскоре после смерти Ольгерда, началась борьба за великокняжеский престол, первым с кем у Ягайло началась война, стал Андрей Полоцкий. Кто первым предъявил претензии, точно не известно, однако Андрей Полоцкий отдав все земли в подчинении Ягайло, не захотел расставаться с Полоцком. Так как Полоцк был важным стратегическим городом, Ягайло не мог его оставить у своего конкурента на Великокняжеский престол. В 1377 году Ягайло в месте с Кейстутом, который также желал избавиться от лишнего претендента, взяли в осаду Полоцк. Андрею Полоцкому по договоренности, пришёл на помощь Ливонский орден, что заставило Ягайло и Кейстута отступить, так как они не хотели сражаться с крестоносцами. Однако, не смотря на то, что Андрей Полоцкий мог обороняться в городе очень долго, и в союзника у него был Ливонский орден, он, видимо, понимая, что из крестоносцев союзник плохой и рано или поздно проиграет борьбу за престол, Андрей уезжает из Полоцка в Москву и там присягает на верность Московскому князю.

Вместе с Андреем Полоцким, Московскому князю присягнул Дмитрий Ольгердович, который перешёл к московскому княжеству вместе с Трубческом, Стародубом и другими городами. Ягайло не мог мериться с потерей своих территории, но сил на войну против Москвы у него не было, тогда он решил сделать по-другому, и стал ждать удобного случая. Такой случай долго себя ждать не заставил,

В Литве же, борьба за власть продолжалась, попытка Ягайло посадить при помощи оружия своего брата Скиргайло в Полоцке, вызвала негодования Кестута, который в ноябре 1381 года, неожиданно объявился с войском в Вильно и арестовал Ягайло со всей его семьёй. Побыв под арестом около года, Ягайло таким же образом неожиданно напал на Кейстута, и осадил его в Трокском замке. Путём переговоров и уловок Ягайло смог выманить Кейстута с его сыном Витовтом на переговоры, и как только они явились он приказал их арестовать, вскоре через 5 дней по приказу Ягайло, Кейстут был задушен в Кревском замке. Витовта ждала та же учесть, что и его отца, но благодаря своей жене, он смог сбежать и добраться до владений Тевтонского ордена.

Великий князь Литовский и король Польский :

В 1382 году Ягайло снова стал Великим князем Литовским, и в это же время в Польше освободился королевский престол, выбор польских магнатов пал на Ягайло, и ему предложили жениться на польской королеве Ядвиге.

Ягайло понравилось такое предложение, и он, в 1385 году послал в Краков своих послов, однако Ядвига, сначала и слышать не хотела о Ягайло, так как была обручена с любимым человеком, австрийским герцогом Вильгельмом. Но польские магнаты желали видеть своим королём Ягайло, и по этому когда Вильгельм приехал по зову Ядвиги, его не пусти в королевский замок к супруге, тогда они стали тайно встречаться во Францисканском монастыре, но вскоре об этом узнали и Вильгельма выгнали из Кракова. Ядвига попыталась уйти следом за мужем, но её не пустили, и её пришлось смириться со своей судьбой. Вильгельм же, получив в качестве компенсации от Ягайло 200 тысяч флоринов, покинул Краков навсегда. Ядвига ещё долго сопротивлялась замужеству за Ягайло, но магнатом удалось убедить её выйти замуж за Ягайло.

Согласие Ядвиги выти замуж за Ягайло было получено, но для того, что бы стать польским королём Ягайло должен был подписать Кревскую унию. Стать польским королём и быть Великим князем Литовским, было очень заманчивым предложением, и Ягайло 14 августа 1385 в замке Крево, подписал династическую унию. По Кревской унии, Ягайло обязался помочь Польша вернуть захваченные у неё земли, присоединить свои земли к короне Польской, а также крестить в католическую веру языческое население ВКЛ.

После подписания Кревской унии 18 февраля 1386 года состоялось бракосочетания, так и не разведённой Ядвиги и Ягайло. Князь Ягайло отрёкся от православной веры и принял католическую, получив новое имя Владислав. Коронация Ягайло происходила 4 марта 1386 года в Кракове, в этот день он стал новым королём Польши под именем Владислав II Ягелло.

После своей коронации Ягайло принялся исполнять свои обязательства, первым делом он издал указ о включении Литовских земель в состав Польского королевства. Затем он начал обращать языческое и православное население ВКЛ в католическую веру.

Ягайло в конце 1386 года, приехал в Вильно с большой свитой из католических священников, и начал уничтожать капища и языческих идолов, издал указы, которые давали, привели, перешедшим в католичество православным, освободил католическую церковь от налогов, и запретил жениться православным на католиках без перехода православного супруга в католичество.

Такие действия Ягайло вызвали недовольство у большинства православных и языческих князей и шляхты, в Великом княжестве Литовском снова вспыхнула междоусобная война, на это раз во главе недовольных стал Витовт, который видел в действиях Ягайло угрозу независимости ВКЛ и не хотел упускать шанс стать Великим князем Литовским.

Война между Ягайло и Витовтом за великокняжеский престол длилась около трёх лет, и могла, продолжалось больше, если бы не опасность для обоих государств со стороны Тевтонского ордена. В итоге, Витовт предложил Ягайло заключить мир. Данное мирное соглашение было заключено 4 августа 1392 году в местечке Остров, по этому мирному договору Ягайло признавал Витовта Великим князем Литовским, не зависимым пожизненным правителем Литвы. Основные положения Кревской унии были перечёркнуты, остались лишь пункты, по которым ВКЛ обязалось помогать Польскому королевству, по мере надобности, войсками и деньгами.

После мирного соглашения в Острове, Ягайло остался лишь Польским королём, которым был 48 лет и стал основателем династии Ягелонов, правившей Польским королевством до 1572 года." -
http://vklby.com/index.php/lichnosti/11-li...tovskij-yagajlo

Летопись сообщает: «Постави [Владимир] кумиры на холму вне двора теремного. Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хорса Даждьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И жряху им нарицающе их «боги». И привожаху сыны своя и дщери и жряху (приносили в жертву) бесом. И осквернаху землю требами своими, и осквернися кровьми земля Русская...» Киевским кумирам приносили, среди прочих, и человеческие жертвы. Если жребий падал на отрока или девицу из христианской семьи (а на Руси уже были к тому времени христиане), и члены семьи противились языческому обычаю, то их убивали вместе с потомством.

На протяжении 980-х годов Владимир одерживает несколько больших побед. Он отбивает у поляков города Перемышль и Червен, дважды разбивает вятичей, не пожелавших платить дань, а затем завоевывает землю балтского племени ятвягов. Воевода его Волчий Хвост нанес поражение радимичам. Война с волжскими болгарами далась тяжелее, но закончилась почетным миром. Счастливый в военных предприятиях, великий князь терпит поражение в любимой своей затее — религиозной реформе. Механическое соединение разных языческих «божеств» выглядит как попытка сделать салат из селедки, сливы и сметаны. Киевский пантеон никого не объединяет.

Тогда Владимир Святославич задумывается о том, чтобы заимствовать для своих подданных веру, которая уже стала великим объединителем иных народов и в наибольшей степени подходила бы для жизни и быта Киевской Руси. Киев — перекресток торговых путей. Здесь сильна иудейская община. Здесь знают ислам по восточным соседям, принявшим его относительно недавно. Тут живут, пусть и в невеликом количестве, христиане. Летопись отразила искания князя в религиозной сфере: что избрать ему для Руси? От кого принять учителей? И, конечно, кого напрочь не отвергнет дружина, бояре, приближенные, семья...

Почему его выбор остановился на восточном христианстве? Некоторые причины совершенно очевидны. Во-первых, в семье князя уже имелся удачный опыт крещения. Бабка Владимира Святославича, княгиня Ольга, приняла его, а примеру госпожи, очевидно, последовала и ее свита. В отсутствии отца, вечно занятого войнами, походами, битвами, мальчик, надо полагать, испытал влияние бабки, учившей его азам Христовой веры.

Во-вторых, князя Владимира интересовал стратегический союз с Византией. Добрые отношения с греческой державой обеспечивали гарантию самых благоприятных условий для русской торговли, связанной с Крымом, Константинополем, Балканами. Кроме того, византийцы умело направляли своим серебром боевую активность печенегов, и уже одно это давало очень серьезный повод ладить с Империей. Иными словами, выбор веры был накрепко связан с выбором важного направления внешней политики.

Очевидно, у Владимира Святославича имелась и другая, не столь очевидная причина остановить выбор на христианстве. Ислам приняли поздняя Хазария и Волжская Болгария — его противники, и, главное, государства, построенные на совершенно чужой этнической основе. А в Европе того времени продолжалось триумфальное шествие христианства. Южные и западные славяне давно приняли его. В Скандинавии оно исподволь набирало силу, что не могло быть совсем уж безразличным делом для потомка Рюрика. Изо всех соседей-христиан самые впечатляющие культурные достижения могла продемонстрировать Византия и связанный с нею мир южных славян. Ни поляки, ни чехи, ни моравы, ни иные западнославянские народы, ни хорошо знакомые венгры столь высокой, столь сложной культурой ко второй половине X века не располагали. Особое неудобство представляло западно — христианское богослужение, которое велось на непонятной латыни. В восточном же христианстве к тому времени огромная часть церковной литературы получила перевод на язык, который сейчас называют церковно-славянским; это делало более легкими и приобщение к новой вере, и богослужебную практику. Проще говоря, у Византии было что взять в духовном плане, а связанные с нею славянские народы уже создали инструменты, с помощью которых нетрудно было передать Руси новые культурные навыки. Можно сделать вывод: восточное христианство оказалось для Руси ближе прочих вариантов этнически и по языку.

Договорившись о союзничестве с Империей, Владимир отправил на помощь Константину VIII и Василию II многотысячное войско. С его помощью законные правители подавили мятеж полководца Варды Фоки. Ради укрепления союза великий князь изъявил желание взять в жены византийскую «принцессу» — сестру императоров-соправителей Анну. А брак с христианкой мог быть заключен лишь в одном случае: если сам Владимир Святославич примет христианство. Как оказалось, среди бояр и воевод Владимира, хватало сторонников христианства. От них князь получил поддержку, когда по долгом размышлении решил креститься. Если нужно продать квартиру быстро, то важно качественно и профессионально её оценить. Есть такое агентство, которое и оценивает по рыночной цене и потом быстро по ней продаёт. Достаточно позвонить или оставить заявку на сайте квартет-м.рф и оценщик приедет в течении часа. Агенты очень профессиональные, арботают на клиента и только на результат, зарание никаких денег не берут и договор подписывать не надо. Если найдёте покупателя на квартиру сами, то никто не помешает вам её продать самим. А то есть агентства требующие эксклюзив.

Из Константинополя прибыл в Киев священник по имени Павел, совершивший обряд крещения. Новообращенный получил христианское имя Василий. Вместе с ним приняли новую веру дети, жены, слуги, часть бояр и дружинников. Вот только... невесту не спешили отправлять из Константинополя. Владимир Святославич начал было переговоры с правителем Корсуня-Херсонеса — богатого византийского города в Крыму, располагавшегося на территории нынешнего Севастополя. Демонстративно пренебрегая «принцессой» Анной, он предложил отдать ему в жены дочь корсунского «князя». Ведь церковное устроение на Руси могло быть налажено и через Корсунь, а не через далекий Константинополь. Но ответом на предложение киевского правителя стал издевательский отказ.

При всей благожелательности Владимира Святославича, у него оставался лишь один вариант, как получить своё по соглашению, оплаченному воинской помощью. Он осадил Корсунь. Долгая блокада города сделала свое дело: среди горожан нашлись те, кто счел сдачу более приемлемой, нежели мучительные условия осады. Владимиру помогли. По одной из версий, это сделал некий священник Анастас. По другой — варяг на греческой службе Жадьберн. Возможно, в лагере осажденных сложилась целая «партия» сторонников русского князя.

В итоге Владимир Святославич вошел в город. Не сдержав гнева, он казнил тамошнего стратига с женой, а дочь его отдал замуж за одного из своих сторонников. Печально, что мир между христианскими правителями удалось заключить лишь после того, как одна сторона пошла на обман, а другая добилось своего силой... Византия вернула себе Корсунь, а Владимир получил Анну в жены. Остальным женам Владимира пришлось его покинуть, ибо многоженство для христианина непозволительно. Некоторые из них вышли замуж вновь — за представителей киевской знати, другие приняли монашеский постриг. Он не сразу покинул Корсунь, но лишь получив сначала уроки христианского «закона». В исторической литературе бытует легенда, согласно которой именно здесь великий князь принял новую веру. Это не соответствует действительности: крещение совершилось еще в Киеве. Но именно корсунское духовенство обучало Владимира Святославича как новообращенного.

Вернувшись в Киев, князь с позором ниспроверг языческих идолов, а потом крестил свой народ в реке Почайне, у впадения в Днепр. Сейчас же началось строительство нескольких небольших церквей. На Руси утвердилась церковная иерархия, возглавленная с архиереем в сане митрополита. Вероятнее всего, первый из митрополитов Киевских имел имя Леон. Архиепископ оправился к Новгороду Великому, епископы — к другим крупным городам. Там произошло то же самое, что и в Киеве — ниспровержение «кумиров» и крещение горожан.

Огромный шаг в судьбах Руси совершался с необыкновенной быстротой. На первых порах распространение христианства не вызвало сопротивления. Какое-то недовольство проявили новгородцы, но оно, судя по всему, оказалось незначительным. Его подавление обошлось малыми жертвами. В Ростове епископа не приняли, и там новая вера распространялась гораздо дольше, чем где бы то ни было, и с большим трудом. В целом, христианство по всей стране принимали добровольно. Его не пришлось навязывать «огнем и мечом» — это поздний миф. Слабость и пестрота язычества, уверенная поддержка Церкви правителем, давнее знакомство с христианством в больших городских центрах сделали свое дело: Христова вера утвердилась на Руси скоро и почти бескровно.

На протяжении нескольких веков рядом с ней, то тайно, то явно, продолжало существовать язычество. Оно уходило медленно, борясь и прекословя, но в конечном итоге исчезло. По словам историка и религиоведа С. В. Алексеева, «справедливо считать Владимира отцом Русской цивилизации. Введя христианство вместо разноголосицы племенных культов, он дал русской культуре сердцевину, ту высшую ценность, без которой цивилизации нет».

Большинство историков считают, что Крещение произошло в интервале между 987 и 992 годами. Летописный текст и свидетельства иных источников позволяют разные толкования. Историческая традиция называет 988 год, и это весьма вероятная дата. Процесс массовой христианизации страны, начавшийся при Владимире Святом, главные свои вехи отсчитывает от нее. " Автор Дмитрий Володихин. Источник : https://vrns.ru/history/1437#.VrUHny7xWJk

Авторы «Задонщины», «Летописной повести…» и нескольких вариантов «Сказания о Мамаевом побоище» в самых мрачных красках расписывают Ягайло и его качества — как личности и как правителя. Литовский правитель, подобно Мамаю, именуется «поганым» и «злочестивым», а также «льстивым сотоньщиком, диаволю съветником» и обвиняется в намерении разделить Русь с Мамаем и Олегом Рязанским.

Автор «Сказания…», стремясь придать своим обвинениям в адрес Ягайло большую достоверность, приводит содержание его переговоров с Мамаем и даже текст его послания бекляри-беку: «Восточному вольному великому царю Мамаю. Князь Ягайло Литовский, присяжник по твоей милости, челом тебе бьет и обращается с мольбой. Я узнал, о господин, что хочешь ты устрашить свой улус, своего служебника московского князя Дмитрия. Поэтому прошу тебя, царь: ведь я знаю, что великие обиды приносит князь Дмитрий Московский твоему улуснику Олегу, князю рязанскому, да и мне он вреда много причиняет. Оттого мы оба просим тебя, всесветлый вольный царь, чтобы ты научил его не творить таких неправых дел, чтобы, царь, ты сам потрудился прийти сюда и, придя, увидел наше смирение, а его гордыню. Тогда ты поймешь наше смирение против грубости московского князя Дмитрия».

Средневековые русские авторы в противовес Ягайло представляют в самом благоприятном свете его братьев Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского, перешедших на московскую службу и принявших участие в Куликовской битве на стороне Дмитрия Донского. Причем тот факт, что они, сражаясь против Мамая, выступали, следовательно, и против собственного брата, не смущает средневековых авторов и не умаляет положительного образа братьев Ольгердовичей.

А между тем есть серьезные основания полагать, что Ягайло вообще не мог столь явно пойти на сотрудничество с Мамаем. Начнем с того, что союз Ягайла с Мамаем мог быть заключен не ранее 1380 г.: еще в этом году ордынцы Мамая сражались с Литвой за Подолию, причем в сражении с ними погиб подольский правитель Александр Кориатович. Соответственно, ни о каком союзе Ягайло с Мамаем до этого времени говорить не приходится. Да и условия союзного договора нам неизвестны. Однако маловероятным представляется намерение Мамая «поделить» Русь со своим литовским союзником — как это намеревались сделать двадцать лет спустя хан Токтамыш и великий князь Витовт.

Практически все «памятники» сообщают, что Ягайло спешил к месту битвы, но в день сражения находился еще в двух переходах от Куликова поля. Авторы приписывают такое поведение Ягайло его трусости и вероломству. Такие качества литовского князя, безусловно, также добавляют штрих к негативному образу Мамая: будучи вероломным сам, он выбирает себе таких же вероломных союзников (вспомним, в каких выражениях Л.Н. Гумилев и его последователи описывают его «союзников»-генуэзцев!).

Причины же того, что Ягайло «не успел» к битве, историки видят в стратегических дарованиях Дмитрия Ивановича Московского, который якобы поспешил завязать сражение с Мамаем, чтобы не дать бекляри-беку соединиться со своим союзником. Однако подобное объяснение вызывает ряд возражений. Во-первых, решительные действия Дмитрия Донского не вписываются в «оборонительный» характер Куликовской битвы, который отечественные историки не подвергают сомнению. Во-вторых, стратегия Дмитрия Донского до мельчайших деталей напоминает действия его потомка Ивана III, который ровно сто лет спустя, в 1480 г., именно так повел себя во время противостояния с ханом Ахматом, выдвинув свои войска на р. Угру, чтобы не дать ордынцам соединиться с их союзником, литовским князем и польским королем Казимиром IV — кстати, родным сыном Ягайло!

Весьма вероятным представляется, что у Ягайло вообще не было намерений участвовать в Куликовской битве. Как мы уже отмечали, за время его правления литовцы не вели активных боевых действий против Московской Руси — войны шли уже в тот период, когда Литву возглавил великий князь Витовт Кейстутович, двоюродный брат Ягайло (прав. 1392— 1430 гг.).Союз Мамая с Ягайло, по-видимому, преследовал в большей степени экономические цели, нежели военные: как уже отмечалось, около 1380 г. купцы г. Львова, входившего в состав Великого княжества Литовского, получили от «Мамаева» хана Мухаммада ярлык, предоставляющий им льготы в торговле с Золотой Ордой. В источниках не упоминается ни одна совместная акция ордынских и литовских войск в период, когда у власти в Орде был Мамай, а в Литве — Ягайло.

Кроме того, Ягайло, вступивший на великокняжеский престол в 1377 г., с 1379 г. был вынужден разделить власть и трон со своим дядей Кейстутом, братом Ольгерда, с которым сначала исподволь, а затем и открыто враждовал. Только в 1382 г. Ягайло удалось предательски заманить дядю в ловушку, после чего по его приказу Кейстут был брошен в темницу и там задушен. Кстати, сам Кейстут проводил довольно миролюбивую политику по отношению к Москве и на рубеже 1381-1382 гг. даже, вероятно, заключил с ней мирный договор в отношении спорных земель.

Наконец, не прекращалась борьба Ягайло и со своими братьями по отцу — Андреем Горбатым Полоцким и Дмитрием Брянским. Русские средневековые авторы объясняют противостояние Ягайло с братьями тем, что Андрей и Дмитрий якобы являлись сторонниками и защитниками православия, а Ягайло был «язычником». Однако Ягайло был воспитан матерью-тверянкой в православных традициях и до 1385 г. сам тяготел к православию. На самом деле вражда его с братьями объяснялась тем, что Андрей Горбатый претендовал на трон Литвы как старший сын Ольгерда, а следующий по старшинству Дмитрий Брянский поддерживал его. Таким образом, их противостояние с братом носило чисто политический характер. Лучшим подтверждением этому является тот факт, что как только литовским князем стал Витовт (сначала язычник, а потом католик — как и Ягайло), Андрей и Дмитрий Ольгердовичи немедленно вернулись в Литву, признали его власть и, в конце концов, погибли в 1399 г. в битве на р. Ворскле, сражаясь за Витовта против ордынских войск хана Тимур-Кутлуга и его бекляри-бека Едигея.

Таким образом, в то время, когда Мамай сражался с русскими на Куликовом поле, Ягайло был полностью поглощен междоусобицами в Литве и вряд ли намеревался покидать ее, чтобы полностью уступить контроль Кейстуту или своим братьям.

Стоит также отметить, что польские и литовские хроники ничего не сообщают о союзе Ягайло с Мамаем и его намерении принять участие в Куликовской битве. Ничего не говорят об этом союзе и польско-литовские хронисты — М. Меховский, М. Стрыйковский, Б. Бельский, А. Гваньини и др. историки Великого княжества Литовского. Биографы Ягайло (Ф. Софонович, М. Смирнов, П. Брянцев и др.) также много пишут о его союзе с Польшей и Тевтонским орденом, но ни слова не упоминают о его союзе с Мамаем и намерении совместно участвовать в походе на Москву.

После смерти Ольгерда началась Литовская смута с войной претендентов между собой. Инициатором стал Андрей Полоцкий, который внешне вроде бы как смирился с выбором отца, но ключевой город Полоцк, свою вотчину, занимающую важное стратегическое положение, брату не отдал. Ради отвоевания этого города Ягайло вступил в союз с Кейстутом, которому лишний соперник тоже не был нужен. Тогда Андрей Полоцкий вступил в союз с очень ненадёжным и вероломным союзником – Ливонским орденом. Но определённые политические дивиденды Андрей от такого союза всё же получил – ни Ягайло, ни Кейстут с крестоносцами связываться не захотели.

Понимая шаткость своей позиции с фанатичным католическим союзником, готовым в любой момент ударить в спину, Андрей Полоцкий, православный по вероисповеданию, уезжает в Москву и поступает на службу к князю Дмитрию, котором на тот момент были нужны и опытные воины, и хорошие военачальники.

Вместе с Андреем московскому князю присягнул его брат Дмитрий Ольгердович, приведя по руку Руси свои города Трубческ и Стародуб. Мириться с усилением московитов и потерей территории Ягайло не хотел, но и вступать в открытую конфронтацию с усилившимся в последнее время Дмитрием Московским литовскому правителю тоже было не с руки. Он стал искать способы борьбы с мятежным братьями и их московским покровителем. И случай, как ему казалось, представился: на Москву шёл Мамай и всюду искал себе союзников. Но этот союз не состоялся: накануне Куликова поля Дмитрий, благодаря хорошо поставленной разведке, разгадал планы по воссоединению отрядов Мамая и Ягайло и форсировал Оку раньше и в другом месте, против их ожидания. Ягайло не решился идти по длинному обходному пути, понимая, что к решающему часу может и не успеть, а идти в бой прямо с длительного и утомительного марша было против всех правил военной науки.

Но по большому счёту замысел Ягайло по ослаблению Москвы осуществился, хотя и чужими руками. Через два года, когда хан Тохтамыш сжёг стольный град Дмитрия Донского, Москва надолго выбыла из западной политики. Что в дальнейшем позволило Ягайло вступить в унию с польским магнатами и заложить основы для образования Великопольского государства – Речи Посполитой. А заодно и обеспечить идеологическую подпитку идеи «Великой Польши от можа до можа», которая через два столетия привело к Смуте и польской интервенции на русские земли, после смерти царя Бориса Годунова."(с) Источник: https://kulikovskayabitva.ru/imena-geroi-i-...likovskoj-bitve

Отсюда логично вытекало другое положение. Сторонники его считали, что, как только в пределы Руси внезапно вторгался враг, старший из князей обращался к своим подданным, и тут же все способные носить оружие (подчеркиваем — носить, но не владеть им!) собирались в столицу, там экипировались и после строевого смотра выступали на позицию. Разгромив неприятеля, они возвращались к мирному труду. В плену этой версии оказались и некоторые писатели. Так, В. Комянский в повести «Поле половецкое» живописует погоню одного из героев на «застоявшемся за зиму, откормленном, баском жеребце» за юрким половецким конником. А в романах В. Яна и В. Каргалова вражьи стрелы выбивают одного за другим русских воинов, попадая в лица и в вырезы кольчуги на груди, хотя и известно, что кольчуга не дамское платье с обширным декольте! Если бы стрелы столь легко поражали кольчужников, то от такого дорогого и ненадежного средства защиты не замедлили бы отказаться, но «железные рубахи» оставались на вооружении до конца XVII века.

Впрочем, и степные конные лучники вряд ли были столь уж грозными, как принято считать. Хорошо обученная пехота, вооруженная длинными копьями, в рядах которой находились еще и стрелки, для них была непреодолима. Ведь на фронте соприкосновения противников пеших воинов обязательно будет втрое больше, чем всадников, и в перестрелке последние понесут большие потери. Им же приходится вести огонь с ациклично качающейся опоры, одновременно управляя конем, натягивая тетиву и рефлекторно удерживаясь в седле. Понятно, что в боевую работу включается меньше мышечных групп и конник проигрывает, кроме того, и в дальнобойности. Да и поражаемая площадь у него обширнее, чем у пехотинца.

Ads by Pubfuture
Другое дело — конные рыцари. Мечи, секиры и копья пеших ратников не могли нанести серьезного ущерба бронированным всадникам, и стоило некоторым из них прорвать первые ряды пехоты, как той оставалось лишь с честью погибнуть. Пожалуй, такой натиск выдержала бы только «царица полей» античности, когда стойкость и «сработанность» легионеров достигались длительным обучением. Да только в отличие от рабовладельческого строя натуральное хозяйство средневековья не могло создать условий для длительного содержания профессиональных армий. Поэтому очевидно, что набранные «с бору по сосенке» ополченцы не могли рассчитывать на успех в схватке с великолепно подготовленными вояками, каждый из которых в совершенстве знал «свой маневр». И стоит проанализировать соотношение средств нападения и защиты X–XI веков, неизбежно придется сделать парадоксальные выводы. Из них следует, что пехота, занявшая укрепление, успешно отражала атаки легкой и тяжелой конницы, но на равнине становилась добычей и тех и других. Рыцари громили пехоту и легких конников, но лишь при определенных условиях: первых — в чистом поле, а вторых — если те почему-то не могли маневрировать и рассредоточиваться, уходя из-под удара.

Но почему же тогда войска Востока и Запада сражались с переменным успехом? Это становится объяснимо лишь в том случае, если по уровню развития военного искусства, личному составу, оружию и боевой подготовке они были если не идентичны, то аналогичны.

Но тогда выходит, что и на Востоке существовало рыцарство, а не только иррегулярная конница кочевников? Совершенно верно. Об этом свидетельствуют многие исторические источники. Например, на миниатюре XVII века «Разгром армии Тохтамыша» отчетливо видны всадники в кирасах, пластинчатых «юбках», наколенниках, поножах, восседающие на конях, прикрытых поверх попоны коваными доспехами. Очень похоже на изображение западноевропейских рыцарей!

Конечно, разница между войсками Востока и Запада была, и объяснялась она господствующим способом ведения хозяйства. В Европе им было земледелие, в степях Азии — скотоводство. Далеко не каждый европеец отправлялся в бой на коне, зато вождю кочевников ничего не стоило посадить всех воинов на коней. Но в Закавказье и Средней Азии существовали земледельческие феодальные государства, и, значит, там развивались ремесла и были все условия для появления рыцарства.

Русь, волею исторических судеб оказавшаяся между двух огней, уже в IX–X веках создала «сбалансированную армию». Во главе ее были дружины тяжеловооруженных всадников, за которыми шла национальная по составу пехота. Кроме того, в начале X века на Руси появились отряды конных лучников — кочевников, добровольно поступивших на службу к князьям, которые принимали под свой стяг только укомплектованные «части». Так, в Лаврентьевской летописи (XII в.) упоминается некий «Алтунапа с 50 чади», приравненный хронистом к боярину или удельному князю, по социальному положению равных рыцарям.

Да, на Руси существовали воины, способные на равных сражаться со своими соперниками из других стран. Если по-прежнему игнорировать это, то придется допустить, что профессиональных вояк-агрессоров побеждали плохо вооруженные ополченцы. Вряд ли стоит сомневаться в том, что в боевой обстановке многочисленное ополчение становится неуправляемым, а уничтожить его хорошие стрелки могут, не доведя дело до рукопашной. Ведь, развернувшись по фронту на 100 метров, хорошие лучники, выпуская на дистанции 150 метров до 12 стрел в минуту, осыпали ратников, с трудом передвигавшихся по пересеченной местности под бременем оружия и снаряжения, 700–1000 стрел, причем каждое попадание делало «пешца» небоеспособным.

Однако летописи свидетельствуют о частых и победных полевых сражениях русских дружин. Что же, «все врут календари»? Нет, скорее здесь таится косвенная, но высокая оценка военной организации Руси.

Кто же дрался тогда в чистом поле? Рыцари? Что ж, следует признать, что произвольное исключение их из нашей военной истории не только обедняет героическое прошлое Родины, но и противоречит сущности политико-экономической структуры феодализма X–XVI веков. Ведь жесткая ступенчатость тогдашнего общества основывалась прежде всего на независимости каждого феодала от центральной власти. А господство натурального хозяйства превращало каждый феод в «государство в государстве» во главе со своим повелителем и «личным» войском. Судя по летописным источникам, при неожиданном вторжении противника под рукой русских князей всегда оказывалась «младшая дружина» или «воев неколико». Лишь потом они собирали «воев многыя» и выходили на сечу с «воями многыя и искусныя».

Примером, доказывающим их боеспособность, можно назвать бой под Сновском в 1067 году, когда, приступив к городу, князь Святослав Ярославич внезапно обнаружил крупные силы половцев, которые, приняв боевой порядок, преградили русским путь. Но Святослав решительно атаковал врага, нанес ему поражение, остатки войск противника сбросил в реку. Примечательно то, что о пехоте летописец не сообщает, зато он лаконично упоминает, что княжеские дружинники разом «удариша в коней» (по другой версии «в копья»), то есть судьбу схватки решил единственный таранный удар всадников. А было их немного, иначе князь не мог бы обратиться сразу ко всем с призывом.

Есть и другие, правда косвенные, свидетельства в пользу существования рыцарства на Руси — хотя бы в фольклоре. Из тех же былин можно получить достаточно полное представление о вооружении богатырей. Маленькая деталь — боярин Дюк Степанович так обращался к своему боевому коню: «То ли ты добрый конь, то ли лютый зверь (имеется в виду защитная маска на морде), из-под наряда добра коня не видети».

Одинаково относились рыцари и к сильным мира сего. В споре с шахом герой «Шахнаме» Рустам гордо заявляет: «Мой трон седло, венец мой шлем, моя на поле слава, что шах Кавус? Весь мир моя держава!» Со славным пехлеваном словно перекликается Илья Муромец:

«Пейте, голи, не сумляйтеся, я с заутренья буду в Киеве князем служить, а вы у меня предводителями будете». Столь ярко выраженная независимость того и другого объясняется тем, что профессиональные воины типа Ильи Муромца и Рустама были желанными при дворе любого феодала.

Русь в своем историческом развитии не была исключением из общего правила, и вооруженные силы, обеспечившие ее территориальную целостность, независимость и культуру, были сходны с «армиями» ее противников. Ударную силу там и здесь составляли высококвалифицированные всадники-единоборцы.

Русское рыцарство не было многочисленным потому, что на огромном пространстве, изобилующем массой естественных преград, было невозможно быстро собрать значительные контингенты. И необходимость принимать первый бой с численно превосходящим противником привела к тому, что у нас к снаряжению и подготовке воинов предъявляли особые требования. Наши предки создали в высшей степени оригинальную и действенную систему всенародной подготовки и соревновательного отбора бойцов «без отрыва от производства». Выразилась она в форме кулачных боев «стенка на стенку», где каждый чувствовал локоть товарища и придерживался строгих правил (лежачего не бить, кулак не утяжелять и т. п.), и всевозможных игрищ с использованием военных парусно-весельных судов, на которых формировались и обучались постоянные экипажи. Отсюда удивительная стойкость, которой отличались русские воины.

Итак, мы пришли к выводу, что военные формирования средневековой Руси были аналогичны войскам феодальных государств Востока и Запада, однако качественно превосходили их. И там и тут существовала особая категория бойцов-профессионалов, ими были тяжеловооруженные всадники. К числу таких независимых ратоборцев-одиночек относились Рустам и Сид, Рюрик и сэр Ланселот Озерный и, судя по сведениям, содержащимся в былинах и сказаниях, Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и другие богатыри. Заметьте — «богатыри», «витязи», но только не «рыцари». Как ни странно, но даже термин этот невозможно отыскать ни в летописях, ни в прочих устных и письменных источниках, ни тем более в позднейших трудах военных историков, единодушно отрицающих саму возможность существования в русских княжествах периода раннего средневековья чего-то даже отдаленно напоминающего классическое рыцарство…"(с) Дмитрий Зенин, Василий Захарченко, главный редактор журнала «Техника — молодежи»

Сборник "Тайны веков" книга 3. Источник: https://litmir.club/br/?b=212030&p=1#section_3

Кстати говоря, если обратиться к данным сравнительного языкознания, то обязательно придешь к выводу, что слово это появилось у славян. В частности, на украинском языке оно звучит как «лыцарь», на польском — «рыцаж», на болгарском — «рицар». К тому же 700–800 лет тому назад существовал у нас и другой термин — «ритор», более близкий немецкому, только его обычно противопоставляли общепринятым понятиям «витязь», «муж честен», «рыцарь». Так, псковский летописец, описывая возвращение Александра Ярославича Невского после победы на Чудском озере, сообщает, что среди пленных были знатные орденцы, «иже именуют себя божьи ритори». Поэтому правильнее не рассуждать, откуда «есть пошло» слово, а уяснить суть явления, к которому оно относится. Так поступил автор «Толкового словаря живого великорусского языка» В. И. Даль, давший весьма точное определение термину «рыцарь»: «…конный витязь старины… конный латник дворянского сословия». Очевидно, В. И. Даль, великолепно знавший не только русский язык, но и отечественную историю, нисколько не сомневался, что на Руси были витязи, с головы до ног покрытые прочными латами, прекрасно вооруженные и великолепно подготовленные к рукопашному бою. Это значит, что русское средневековое рыцарство имело классическую общеевропейскую форму.

Более того. Как чисто феодальное сословие, обладавшее определенными привилегиями и связанное четким кругом обязанностей, духовно объединенное кодексом рыцарской чести, у нас оно возникло и сформировалось гораздо раньше, чем в других европейских странах. Выделение из обычных войск тяжеловооруженной конницы, называвшейся в XII–XV веках кованой ратью, произошло в период становления раннефеодального государства и относится к III–VI столетиям. Явление это было, конечно, не случайным. Его породила необходимость защищать Отчизну от набегов кочевавших по степям орд гуннов, аваров, хазар, печенегов и прочих «кавалерийских» племен. Одновременно нашим предкам приходилось сражаться с бронированными войсками сильнейшей в то время европейской державы — Византии. Кстати сказать, романские и западнославянские народы испытали массовые набеги арабов и венгров, сражавшихся на конях, куда позже — в VIII–X веках. Однако отменная броненосная восточнославянская пехота, умевшая отражать и наскоки кочевников, и натиск византийских кольчужников, По природе своей не могла их долго преследовать, чтобы не оставить «недорубленного леса». И тогда Русь создала рыцарскую конницу.

…В «Книге пределов мира», написанной безымянным восточным автором по материалам VIII века, в главе «Рассуждение о стране Рус» о ее воинах четко и лаконично сказано: «Одна часть их рыцарство…» И дальше: «Там изготавливают очень ценные клинки и булатные мечи. Все русы вооружены такими мечами, их рыцари всегда носят броню». Примечательно, что исламитский аноним счел полезным применить славянские термины «рыцарь», «рыцарство» без перевода, а относится его труд к тем временам, когда в языке германцев никаких «риттеров» и «риторов» и в помине не было. Любопытно и другое. Исторические факты свидетельствуют, что в Западной Европе рыцарство появилось (в XI–XIII веках) именно в Померании (Поморье), Ольденбурге (Старгороде), Бранденбурге (Браниборе) — то есть на исконно славянских землях, а первые немецкие рыцари носили фамилии… Белов, Дабелов, Руссов и Рыбинский. Даже в XVII веке в Померании, признанной заповедником германского рыцарства, правили герцоги славянской династии, именовавшиеся Ростислав, Мечислав и Богуслав.

Однако нам пора вернуться к основной теме рассказа — русскому дохристианскому рыцарству. Сведения о нем нетрудно обнаружить в отечественных и западноевропейских летописях, хрониках, в сказаниях арабо-язычных писателей и в военной терминологии тех времен. В частности, из Руси на весь мир распространялись такие понятия, как броня, шелом, кольчуга, щит, перчатки (от слова «перст» — палец), доспех, латы, нагрудник, набедренник и наколенник, стальная личина и родовой знак, меч и копье, секира и клинок. В одних странах их использовали, приноравливая к своему языку, в других переводили.

История сохранила для нас сведения о воспитании и обучении русских дружинников, «мужей честных» и «нарочитых витязей», которое начиналось с раннего детства. Из ребятишек продуманно растили профессиональных военных, которым предстояло нести ту же нелегкую, но почетную службу, что их отцам и дедам. А когда юный витязь становился превосходно подготовленным бойцом-единоборцем, его сначала торжественно посвящали в мечники (меченосцы), а несколько позже и в благородные витязи. Такой воин обладал поистине богатырским снаряжением, начиная со стальной кольчуги, сплетенной из 60 тысяч упругих колец, и кончая стальными латами и булатным мечом. Кстати сказать, в отличие от большинства стран Западной Европы на Руси никогда не существовало безбронных воинов-лапотников с дрекольем, даже у крестьянина имелись железная кольчуга, дубовый щит и стальной меч, выделанный кузнецом из болотной руды, которой в нашей стране более чем достаточно.

Все было самобытно, и только после насильственного внедрения христианства древнерусское рыцарство по своему характеру приблизилось к средневековому общеевропейского образца.

Место стародавнего могучего Перуна, русско-славянского божества, в философии витязей занял православный воитель Георгий Победоносец, поражающий восточного змия, — таким он и сохранился на гербе Москвы. Христианизация по времени совпала с переходом Руси к развитому феодализму, отличавшемуся жесткой сословной ступенчатостью и одновременно гибкостью иерархической политической системы, в которой великий князь по сану своему считался выше любого западного короля. Тогда-то, в XI–XII веках, и наступил «золотой период» русского рыцарства. Именно в ту эпоху сложились народные рыцарские романы, отрывки из которых дошли до нас в устном изложении под названием былин и старин, А ведь из них при желании можно почерпнуть исключительно ценные сведения по быту русских витязей, их оружию, средствам защиты. Говоря о последних, следует заметить, что если мужество богатырей оставалось неизменным, то их стальная одежда, непрерывно совершенствуясь, непременно превосходила оборонительное снаряжение, сделанное в Западной Европе и из Востоке. Так, если до конца X века мечники и витязи носили брони (кольчуги), то в XI–XII веках в их среде распространяются стальные латы, в XIII столетии они преобладают, а в XIV–XV веках господствует сверхтяжелый стальной доспех из толстых булатных досок. Сводку документальных изображений и более подробные сведения об оружии русских рыцарей читатели могут почерпнуть в монографии А. Н. Кирпичникова «Военное дело на Руси в XIII–XV веках». А пока отметим, что самые массивные доспехи средневековой Европы делали только новгородские, смоленские и псковские умельцы. Сработанные ими латы весили не менее полутора пудов, поэтому витязю требовался необычайно выносливый конь и особые рыцарские шпоры, которыми, по мнению профессора А. В. Арциховского, «можно было пришпорить коня сквозь густую кольчугу и даже, может быть, сквозь латы».

Эта деталь свидетельствует о существовании на Руси брони, закрывавшей воина с головы до ног и не оставлявшей беззащитным его боевого коня. Автор описания битвы на Шелони в 1471 году не без ехидства отмечал, что новгородцы были заключены в такие доспехи, что не могли рук поднять на полки великого князя Ивана III. Откровенно говоря, москвичам в тот день было не до смеха, особенно после того, как они убедились, что выпускаемые ими пищальные пули и 300-граммовые железные стрелы, поражавшие любого иноземного рыцаря — не говоря уж об ордынцах, — отскакивали как орехи от лат новгородцев.

В заключение хотелось бы напомнить, что и в дохристианской Руси поведение витязей определял писаный (подчеркиваю!) кодекс чести, именовавшийся «Поконом витязным». Любопытно, что требования, предъявляемые в нем к рыцарям, были значительно обширней, нежели в Западной Европе, где неграмотным зачастую Айвенго и Ричардам полагалось знать и уметь гораздо меньше. А русские «мужи частны» обязаны были не только в совершенстве владеть оружием, играть на гуслях и в шахматы, но и сочинять песни, «речи глаголати», «посольства правити», не говоря уж об умении переплывать реки в броне. «Книгочтейство» и «многая мудрость» были столь же непременными для витязей, как «вежество» и способность «красу женскую и честь девичью почитати и обороняти» — чем не культ прекрасной дамы! Но главным достоинством этих воинов считалось беззаветное служение земле Русской.

Вот почему в языке нашем навсегда сохранили только положительное значение слово «рыцарь» и понятия «рыцарская честь» и «рыцарское поведение»…"(с) Виктор Прищепкин, историк.

"Тайны веков" книга 3. Источник: https://litmir.club/br/?b=212030&p=1#section_3